Немного успокоившись, штурман сказал:
— Посудите сами, господа. Под стакселями и триселями мы идем довольно круто к ветру, однако же ветер этот нас крепко отжимает к зюйду, сдвигая с прежнего курса. Боюсь, что прямо на Кубу мы не вырежемся, и придется идти вдоль Малых и Больших Антил не с севера, а с юга…
Прошли еще сутки, и волны вдруг позеленели, стали ниже, в облаках просветлело. Ветер начал успокаиваться и зашел к норд-весту. Стало гораздо теплее. Грише почудились в этом ветре запахи незнакомых трав.
Капитан решил, однако, не ставить пока стеньги и брам-стеньги — ослабление шторма могло оказаться временным. Но и с укороченными мачтами, под одними лишь косыми парусами бриг резво бежал теперь на вест-тень-норд (знать бы еще поточнее — куда именно). Капитан, кажется, надеялся все-таки вернуться на прежний курс и выйти к Гаване, как и было задумано, с норд-оста. Впрочем, верилось в это слабо.
К сумеркам ветер совсем ослабел, волны превратились в пологую зыбь. Триселя иногда полоскали, но командир не хотел уваливать под ветер. Штурман хмурился, однако пока не высказывал опасений вслух. К ночи стали появляться в тучах разрывы, проглянули звезды. Иван Данилович на юте нервно колдовал с секстаном. Ему помогали мичман Сезаров и Митя. Митя светил фонарем на развернутую в руках карту. Мичман быстро писал в блокноте. Деликатный штурман опять поминал чертей. Наконец он обратился к командиру:
— Николай Константинович, следует удвоить впередсмотрящих… хотя, конечно, не видно ни дьявола… И все-таки… Необходимо приготовить якоря. Пошлите на бак матроса с лотом, пусть попробует взять глубину. Убавьте парусность вполовину. А еще лучше бы лечь в дрейф…
— Вы полагаете, что близко суша?
— Боюсь, что ближе, чем хотелось бы. Возможно, расчеты пока ошибочны, но… извольте взглянуть на карту…
Капитан при свете фонаря взглянул и… присвистнул (что считалось неприличием и дурной приметой).
— Неужели правда? Это доктор наколдовал… й-ёлки-палки… На баке, быстро мерить глубину! Всем смотреть вперед и по бортам! Канаты крепить к якорям! Триселя долой! Кливера и стаксели — втугую!..
Гриша все это слышал, приткнувшись в закутке рядом с ведущим на ют трапом. На баке началась шумная суета с перекличкой и ругательствами боцмана. Матросы возились у закрепленных на носовой палубе становых якорей — тянули к рымам канаты с коваными скобами…
Ветер сделался совсем тихий и ровный, бриг едва двигался, волны почти улеглись — лишь слегка приподнимали судно, подкатываясь спереди и справа.
— Лот взял глубину! — донесся с бака звонкий и какой-то слишком веселый голос. — Сто двадцать футов! — И почти сразу: — Шестьдесят футов!.. Двадцать футов!..
— Святой Николай Угодник… — сказал кто-то на юте вполголоса. Потом царапнул днище негромкий, но очень страшный скрежет. Будто подводное чудовище провело когтем по медным листам обшивки. Несильно провело, словно предупредило…
— Носом к ветру! — крикнул с мостика Гарцунов. — Долой все паруса, отдать стоп-анкер!
— Глубина двенадцать футов! — донеслось с бака.
— Канат стоп-анкера не травить полностью, одерживай!
Шумно шуршал в клюзе канат маленького кормового якоря. Бриг с полминуты двигался по инерции и наконец остановился. Плескала у бортов вода.
— Правый якорь отдать! — скомандовал Гарцунов. — Не травить много, а то снесет на камни!.. Левый отдать!.. Стоп-анкер выбрать!
Опять после громкого всплеска шумно зашипели канаты. Бриг повело вправо-влево, и он затих, чуть качаясь.
— Справа по борту огонь! — сообщил сигнальщик. — Вроде мигает. Плохо видать…
Гриша пригляделся. В самом деле, сквозь тьму изредка проступало красное пятнышко.
— Боюсь, что это маяк Пуэнт-а-Питр, — послышался голос штурмана.
— Спасибо, Иван Данилыч, приехали, — хмыкнул в ответ лейтенант Новосельский. — Почти Гавана.
— Право же, Илья Порфирьевич, не до шуток, — сухо заметил Гарцунов.
— Прошу прощенья…
— Вахте смотреть и слушать изо всех сил! — громко приказал Гарцунов. — Глубину обмерить с носа, кормы и по бортам. Особо слушать: нет ли касаний о днище! Про все докладывать немедля!..
Потом попросил лейтенанта Стужина:
— Александр Гаврилович, останьтесь на мостике. Остальных прошу в кают-компанию… — И чуть усмехнулся: — Извините, что я без приглашения, сейчас не до этикета…
Грише тоже было не до этикета. И он тоже проник в кают-компанию без приглашения. На него не обратили внимания, только Митя оглянулся и заговорщически подмигнул.
Гриша не понимал, что случилось. Куда принесло «Артемиду» и велика ли опасность. Но похоже, что не маленькая, раз так озабочены офицеры… И еще — это царапанье по днищу…
Карта легла на стол, под спущенную от бимса лампу.
— Паршивая карта, — брезгливо сказал мичман Сезаров. — Английская. Господа энглезы, утерявши владение этими островами, утеряли и всякий интерес к ним, и в начертании здешних карт их адмиралтейство не проявляло старания…
— Так что же, господа, все уверены, что это Гваделупа? — напряженно спросил капитан.
— Похоже на то, Николай Константинович, — отозвался штурман. — Ураган отнес нас к югу, то же делали и последующие ветры, не давая вернуться на курс. Мы приводились как могли, но вот… Хотели миновать малые Антилы с северной стороны, а оказались у них под боком с юга… Судя по всему, это бухта Пти-Кю-де-Сак-Марен, у самого перешейка между островами Бас-Тер и Гранд-Тер. Препоганейшее место, насколько помню лоцию. Малые глубины, множество коралловых рифов и подводных скал.
— Ну и названьице, — заметил лейтенант Новосельский. — Не знаю, как перевести полностью, но сколько помню из французского, «пти кю» значит «маленькая задница». Именно туда мы и попали…
— Хуже может быть лишь большая, — согласился мичман…
— Господа… — сказал капитан.
Лейтенант и мичман вытянулись и сдвинули каблуки.
— И как выбраться из… этого места, нам придется поломать голову, — вставил гардемарин Невзоров.
— И вы туда же, Митя, — произнес капитан с мягким, совсем не командирским упреком. Стало видно вдруг, что он очень устал.
— Николай Константинович, но я лишь хотел предложить, — стал оправдываться Митя. — Не следует ли нам наладить на палубе кулибинский фонарь? Можно было бы прямо сейчас обозреть округу: нет ли близких опасностей?
Гриша вспомнил, как доктор объяснял про такие фонари — изобретение механика Кулибина. Берется большущее вогнутое зеркало, состоящее из множества зеркальных кусочков, а перед ним закрепляется свеча. Каждое зеркальце отражает пламя свечи, а поскольку их — сотни, то и сила света увеличивается в сотни раз. Говорят, туземцы на каком-то острове называли такой фонарь «русское солнце»…