Капитан сказал, усмехаясь:
— Французы и в самом деле весьма галантные люди. Капитан Ансу — не исключение…
Далее Гриша услышал рассказ о пребывании Николая Константиновича на фрегате — рассказ, показавшийся сперва не во всем понятным, но после сложившийся в более или менее связную историю. Вот она…
Капитан фрегата приветствовал русского командира и его спутника с безукоризненной вежливостью, представил своих офицеров. Приказал принести вина («Кстати, прекрасное вино, не правда ли, мичман?»). Поднял тост за счастливый случай, давший возможность принять у себя российских мореходов.
— Но… — сказал он, ставя бокал, — обстоятельства войны вынуждают нас коснуться и неприятной темы. Поскольку мы, волею политиков, оказались нынче в роли противников, необходимо решительно и не роняя достоинства развязать этот узел.
Кстати, по словам Николая Константиновича, капитан Ансу был высок, строен, горбонос, имел бородку клинышком и похожие на стрелки усы. Он все время сдержанно улыбался. С этой улыбкой он и продолжил речь.
Ввиду того, что силы противников несравнимы, сказал Ансу, благоразумнее всего русским было бы сдать бриг французам, которые вправе рассматривать «Артемиду» в качестве приза. Это позволило бы избежать бессмысленного кровопролития.
— Разве вы — капер? — не сдержался Гарцунов.
— Конечно же, нет! Мы — военный фрегат Антильской флотилии, чьей задачей является охрана здешних французских вод… в которые вы столь неосмотрительно вошли. Впрочем, и в нейтральных водах ситуация оказалась бы такой же. Только у вас была бы возможность уйти от преследования. А здесь — увы…
— Если вы не капер, то почему речь идет о призе? Уместнее было бы употребить слово «трофей»…
— Вы правы, я неточен в терминологии. Однако же это не меняет сути.
— В чем-то меняет, — возразил Гарцунов. — Вы могли заметить, что мы несем флаг Российско-Американской компании, в данном случае мы — коммерческое и экспедиционное судно. В связи с международными правилами, такие суда, в случае военных конфликтов, не подлежат задержке и захвату.
— Ну-у, господин капитан второго ранга, — снисходительно произнес Ансу (мы, мол, прекрасно понимаем друг друга). — Вы в военной форме и при оружии, а смена флага — минутное дело. Стоит ли утомлять друг друга пустыми формальностями…
Гарцунов понимал, что француз прав. И все же возразил снова:
— Наше плавание не содержит никаких военных задач. Мы не вели разведки, не собирались участвовать в баталиях. Доказательством нашей совсем не военной миссии служит и тот факт, что у нас на судне ребенок.
Ансу удивленно приподнял брови, но тут же воскликнул:
— Тем более, господин капитан! Вам было бы просто грешно подвергать ребенка смертельной опасности. И сдача брига при таких обстоятельствах ничуть не уронит вашей чести… Я гарантирую господам офицерам и команде безопасность и доброе отношение, вы будете доставлены в порт Бас-Тер, где получите возможность на первом же нейтральном судне вернуться на родину, никто не станет держать вас в плену. Офицеры сохранят личное оружие…
— Это очень любезно с вашей стороны, месье, — отозвался Гарцунов. — Однако же у русских офицеров принято сохранять оружие для боя, а не для пустого этикета.
Мичман Сезаров, безукоризненно владеющий французским, на всякий случай перевел эту фразу.
Капитан Ансу впервые проявил раздражение (правда, еле заметное):
— Вы что же, рассчитываете повторить подвиг брига «Меркурий»? Но такая удача выпадает раз в тысячу лет!.. Гораздо разумнее поступил капитан Стройников, когда, окруженный турецкой эскадрой, сдал фрегат противнику.
Видимо, французский капитан неплохо знал морскую историю.
— Решение Стройникова — дело его совести, — раздельно произнес Гарцунов (так внятно, что перевода не требовалось). — Я же и мои офицеры, владея полным боезапасом и четырьмя десятками отнюдь не робких матросов, едва ли сочтем возможным спустить флаг без боя.
Французский капитан, в свою очередь, не считал возможным упустить добычу, так счастливо для него угодившую в капкан.
— Я мог бы, — сообщил он с доверительной ноткой, — посадить на шлюпки десант и взять ваш кораблик на абордаж. Людей у меня достаточно. Только это привело бы к ненужным потерям… Я мог бы высадить часть людей на сушу, и они, добравшись до Пуэнт-а-Питра, могли бы создать группы захвата из добровольцев, которые атаковали бы бриг на рыбачьих лодках. Но, признаюсь честно, я не очень доверяю местному населению. В основном это негры и мулаты, бродяги и разбойники. Предпочитаю воевать своими силами… Должен предупредить, что уйти под покровом ночи вам не удастся. Я блокирую бухту боевыми группами на шлюпках и буду регулярно жечь фальшфейеры.
— Я не сомневаюсь, что вы искусный командир, — Гарцунов хотел сказать это с язвительной ноткой, но получилось просто печально. — Мне в любом случае необходимо время, чтобы собрать совет офицеров и принять окончательное решение…
— Я охотно дам вам время на размышления. До завтрашнего утра. Честь имею…
— Честь имею.
— Таковы обстоятельства… — закончил Гарцунов сообщение офицерам. — Ваше мнение, господа?
— Да какое может быть мнение? — воскликнул гардемарин Невзоров. — Будет к вечеру ветер — пойдем под ветром! Заранее только надо поставить стеньги и брам-стеньги. Не будет ветра — пойдем на веслах. Сразу не разглядят, несмотря на фальшфейеры! Приблизимся, дадим залп всем бортом! А там, глядишь, и уйдем! Стоит вырваться на чистую воду…
— На сей раз гардемарин рассуждает здраво, — заметил лейтенант Новосельский.
— Я всегда рассуждаю здраво!.. Виноват, господин лейтенант…
— Шансов — один из десяти, — сказал Стужин.
— Следует расставить всех свободных от парусов матросов с ружьями вдоль борта, — вставил слово мичман.
— А мне дадут ружье? — тонко и громко спросил Гриша.
Он давно уже, не скрываясь, стоял за диваном, его не замечали. Теперь заметили.
— Еще не легче, — сказал штурман Иван Данилович. — С мальчиком-то что делать? Убьют ведь…
Навалилось молчание.
— Видимо, так, — заговорил наконец командир. — Следует спустить шлюпку. Вы, Петр Афанасьевич, съедете с мальчиком на берег, в Пуэнт-а-Питр. Понимаете, что мы идем на смертельное дело… В любом случае — уцелеем или нет — сюда вернуться уже не сможем. Ваше дело будет добраться с Гришей до какой-нибудь гавани, куда заходят нейтральные суда…
Гриша обмер.
— Николай Константинович… — будто через силу сказал доктор.
— Слушаю вас, Петр Афанасьевич.
— Я — врач. Пока я здесь, на судне под российским флагом, я не могу оставить тех, кто пойдет в сражение. Там наверняка понадобится моя помощь. И… не приказывайте мне. У вас — капитанский долг, у меня — врачебный…