— Ну, чего тебе? — бесцеремонно спросил мальчишка, нехотя подойдя к бетонным блокам и с любопытством посматривая на Гурнова.
— Мне-то, ничего! А тебе, что надо? Чего, тут крутишься, молокосос?
— Курнуть бы! Сигаретки не найдется?
— Почему не найдется, для такого гарного хлопца всегда найдем! — сказал добродушно Гурнов, извлекая из пачки сигарету и протягивая ее сопляку.
Пацан, быстро схватил сигарету грязными, с обломанными ногтями, пальцами и, подбросив ее вверх, ловко поймал на лету пухлыми губами. Деловито покопавшись в кармане, достал зеленую зажигалку и, пощелкав ею, прикурил. Гурнов, не сдержавшись, громко хмыкнул, ему было смешно и горько смотреть на пацана, который с серьезным видом дымил как заядлый курильщик.
— Тебя как зовут, троглодит? — задал он вопрос, вытряхивая из пачки сигарету.
— Меня-то? Санькой! А тебя?
— Сергей Андреич! Не слишком длинно? Можно, просто, Андреич! Ты где живешь-то, клоп?
— А там! — пацан махнул засаленным рукавом куда-то в сторону Старопромысловского района. — В подвале!
— Это, еще что за чучело? — увидев беспризорника, удивился, выглянувший наружу, заспанный снайпер Павел Савченко. — Начштаба новый пожаловал?
— Свои, Паша, свои! — отмахнулся хмурый Гурнов, разминая пальцами сигарету и тоже закуривая.
— С рынка видать идешь?
— Откуда ж еще!
— Что там интересного? Чего там делал-то, если не секрет? Торговал, что ли?
— Смеешься? Чем, блин, торговать? Дырками, на жопе!
— А хоть бы и так! — усмехнулся Гурнов.
— Вот, бутылку с «пепсой» у тетки слямзил! — Санька гордо похлопал по оттопыренному карману.
— Родители-то чем занимаются? — полюбопытствовал старший лейтенант.
— Нету, их у меня!
— Как это, нет предков? Куда подевались?
— Отец пропал! А мамку убили с бабушкой!
— Значит, ты совсем один?
— Скажешь тоже, один? Нас в подвале много! Баба Тоня, тетя Вера, старик Михалыч, Дадаевы! Мурад еще!
— Что, и больше никого из родных у тебя нет?
— Когда я еще маленьким был, приезжал дядя Володя. Мамин брат. Но это было давно. Я его почти не помню!
— А где он живет, знаешь?
— Не! Не помню! Откуда-то издалека приезжал. Кажется, из Сыктывара, что ли!
— Из Сыктывкара, говоришь? — поправил мальчишку Гурнов. — Да, это не близко. В школу-то, ты хоть ходил?
— Да, во второй класс! Потом война началась.
— Учиться тебе надо, парень! Учиться! Выбираться отсюда, из этого дерьма, с этого кладбища. Родственников искать. Иначе, парень, загнешься, пропадешь здесь совсем.
— Я, пропаду? А это, видел! — Санька изобразил руками красноречивый жест и сделал не всякий случай шаг назад.
Гурнов закашлялся от смеха.
— Ну, ладно, ладно! Не пропадешь! Верю! Парень ты, я вижу ушлый, такие не пропадают!
— То-то же, а то пропадешь, пропадешь, — миролюбиво продолжал пацан.
— Санек, а кем мечтаешь стать, когда вырастешь? Небось, летчиком или моряком?
— Не, только не летчиком. Ненавижу их, гадов! — серые глаза мальчишки потемнели, губы сжались. — Шофером буду! Как папка!
— А почему шофером-то? Быструю езду любишь?
— Ага! Едешь, все мелькает. Здорово!
— Да, шофером быть хорошо. Только не здесь, — глубоко затягиваясь, Гурнов, погруженный в себя, задумчиво смотрел куда-то мимо пацана.
— Андреич! На связь! — позвал кто-то из-за бетонных блоков. Омоновец поднялся, сильным щелчком отправил окурок в лужу.
— Будет время, заходи! Может, придумаем что-нибудь насчет тебя! — уже на ходу бросил он, исчезая в проеме укрытия.
— Андреич! Вставай! К тебе тут целая делегация пожаловала! — прапорщик Малахов настойчиво расталкивал спящего Гурнова.
— Кто там еще? — проворчал сердито тот, усаживаясь на нары, с трудом продирая глаза.
— Гаврош, твой заявился! Иди встречай, Макаренко!
Гурнов выглянул, щурясь от яркого солнца. У шлагбаума в стоптанных десантных ботинках маячил Санька и широко во весь рот приветливо улыбался. Рядом с ним, переминаясь с ноги на ногу, стоял маленький чумазый пацаненок лет пяти. Который, вцепившись ручонкой в Санькину куртку, испуганно смотрел на военных.
— Пропусти! Это ко мне! — крикнул старший лейтенант Волкову, который «месил грязь» на посту.
Мальчишки, обойдя заграждение из колючей проволоки, подошли к стене, испещренной многочисленными оспинами от пуль и осколков.
— Ну, здорово, Санчес!
— Здорово!
— Братишка твой, что ли? — омоновец, сладко зевнув, кивнул на кроху.
— Нет, это Мурад! Живем вместе! У него тоже родичи погибли!
Черные блестящие как вишни, глазенки малыша исподлобья затравленно выжидательно, не мигая, смотрели на Гурнова. На бледном худеньком личике видны были следы потеков от слез. Одет он был зимнюю болоньевую куртку; на ногах женские резиновые сапоги с продетой веревкой через прорези в голенищах, чтобы не сваливались с ног. Смуглый, в натянутой на уши, когда-то голубой, шерстяной шапке, он был похож на маленького цыганенка, которые попрошайничают по вокзалам и подземным переходам.
— Как мой Сережка, — подумал Гурнов, взглянув на его сопливую мордашку. — Только моему, наверное, поменьше будет. Да и щеки пухлее.
— Ну, как дела, пацаны? — бодро спросил он, присев на корточки перед шмыгающим носом мальцом и поправляя тому криво торчащую шапку. — На рынок навострили лыжи?
— За добычей, вот идем! Может что-нибудь обломится. Андреич, у тебя закурить не найдется? — делая хитрую физиономию, Санька, как-то замялся и сплюнул себе под ноги.
Гурнов усмехнулся и достал из кармана пачку.
— На, держи, брат! — старший лейтенант вытряхнул с пяток сигарет в ладонь мальчишки.
Санька лихо заложил одну за ухо, а остальные бережно спрятал в карман.
— Санек, все хотел тебя спросить. Может, у тебя документы какие-нибудь сохранились? От родителей! Может, фотки какие-нибудь. Если найдешь, принеси. Соседей поспрашивай. Может они чего знают. Поищем твоего дядю.
— Как его, блин, теперь найдешь? Если даже не знаю ни фамилии, нигде живет.
— Ну, это уж, шкет, не твоя забота.
— Посмотрю, вроде осталось несколько фотографий.
— Сказал, найдем! Значит найдем!
— Ладно, Андреич, мы пойдем! Некогда нам! — почему-то заторопился, вдруг погрустневший пацан.
— Погоди, старик, я сейчас! — Гурнов нырнул в бетонное укрытие. Через некоторое время он появился с большой краюхой хлеба и банкой тушонки.