Отдышавшись, он раздергивает кожаные шнурки на торбе, достает полупудовое чугунное ядро. Оно гладкое и теплое. Выгибаясь и прижимая шар к животу, Валерка несет его к началу низкого каменного желоба. Укладывает там. Желоб — слегка наклонный, он ведет к отверстию в плите.
Валерка прощально вздыхает, гладит черную выпуклость шара («Аакса танка…») и толкает его по желобу. Тот катится неспешно и пропадает в круглой дыре (она точно по калибру ядра). Сначала тихо. Потом слышится негромкий лязг, скрежет и мягкий, похожий на журчание, шум. Валерка не видит, что происходит в таинственных недрах Башни. Но… в то же время как будто видит. Или, по крайней мере, точнознает. Шар, прокатившись по изогнутой трубе, падает в черпак на длинном коромысле. Коромысло закреплено на оси. На другом его конце — большущая дуга с зубчиками. Черпак под тяжестью шара начинает клониться, а дуга медленно идет вверх и при этом своими зубчиками принимается вращать медную шестерню. На валике шестерни — тоже зубчики. Они приводят в действие другие колесики. Чем шестеренка меньше, тем быстрее она вертится. И все они двигают разные рычажки, валики, упругие пластинки, заставляют прыгать разноцветные шарики, крутят бронзовые фигурки корабликов, петушков и лошадок… И сколько это продолжается, непонятно. Может быть, очень долго. В гранитной глубине башни еле слышно звякают колокольчики. Валерка слушает их со спокойной радостью. Он знает, что помог Великому Времени войти в нужный ритм. Хоть немножко, но помог. Оно, Время, иногда нарушает ритм, даже останавливается порой, и надо его подталкивать, сглаживая сбои и провалы. Его надо спасать. Потому что, если Время сбивается, нарастают всякие беды, случаются катастрофы. А чем больше брошено в недра башни шаров, тем бед и катастроф этих будет меньше…
«Я — спасатель…»
Шар наконец выскальзывает из первого черпака и падает во второй (дзын-нь!). И снова начинается работа рычагов, шестеренок, валиков и вертушек с фигурками. Подробности такой работы Валерке непонятны, однако главный смысл известен. А еще Валерка знает, что шар будет падать с черпака на черпак и крутить механизмы Башни очень долго. Так что в следующий путь через Пески придется отправляться не скоро…
Валерий проснулся и понял, что лежит на спине. Увидел побеленный потолок и обои с корабликами. Вспомнил, где он и что с ним. Сон все еще сидел в нем, не отпускал. Валерий улыбнулся — хороший сон. Было в нем и воспоминание детства, и сознание выполненного важного дела. Но почти сразу позади этих ощущений заскреблась прежняя тревога. Ну, пусть не тревога, а беспокойная неясность: откуда он, этот Лыш, знаеттесамые слова?
А может, все таки Валерий ослышался? Всякое могло случиться после бессонной ночи, среди зеленого, звенящего от тишины пространства. Конечно, так и было!.. Но чтобы решить загадку до конца, был один только способ: снова пойти на тот двор, встретить удивительного хозяина летающего стула и поговорить на чистоту. Ну, возможно, сразу и не встретишь, однако можно расспросить кого-нибудь: где тут обитает мальчишка по имени Лыш?
Валерий рывком сел. Глянул на часы, которые не снял, когда плюхнулся на кровать. Мамочка моя! Это сколько же он спал! Был уже седьмой час вечера. Лодырь! Ну, а с другой стороны, куда спешить? «Молодой здоровый организм» отдохнул на сто процентов, и теперь Валерий чувствовал себя полным сил.
В дверь осторожно стукнули.
— Да… — сказал Валерий.
В комнату просунула голову девушка. С простеньким таким, с чуть веснушчатым лицом, с перехваченными синей ленточкой короткими волосами.
— Привет! Ты — Валерий?
— Угу, — сказал он, старясь сообразить: не слишком ли помятый у него вид и в порядке ли молния на джинсах.
— А я — Юна.
— А я понял, — улыбнулся Валерий (кажется, все было в порядке, даже носки без дырок). — Баба Клава про тебя говорила…
— Баба Клава в огороде клейстер варит на электроплитке, хочет на веранде новые обои клеить. А герань подросла еще на десять сантиметров…
Валерий не понял, причем тут герань. Зато понял, что с Юной отношения будут простыми и ровными, будто они выросли в одном дворе.
Юна приоткрыла дверь пошире.
— Хочешь окрошки? Баба Клава сказала, чтобы подкормить тебя, когда проснешься.
Валерий подумал.
— Да, хочу.
Они сели на кухне, где пахло ржаными сухарями. Юна налила окрошку в две тарелки, расписанные по краям рыжими петухами, села напротив. Глотнула, глянула.
— Эти тарелки я сама разрисовывала…
— Обалдеть! Вот это живопись! — похвалил Валерий. Тарелки и в самом деле были хороши. Окрошка тоже. — А «Юна» это полное имя или сокращенное?
— Полное «Юнона», — охотно объяснила она. — Родители в молодости обмирали об опере «Юнона» и «Авось». Ну, помнишь: «Я тебя никогда не увижу»? Караченцов поет…
Валерий кивнул, делая глоток: помню, мол.
— Вот и наградили меня имечком. Получилась Юнона Васильевна. Сочетание, да?
— Нормальное сочетание… — Валерий невоспитанно облизал ложку. — Есть другая опасность…
— Какая?
— Где «Юнона», там и «Авось». Тебя никогда не дразнили Авоськой?
— Ой… — она испугалась почти всерьез. — Никогда… Ты никому не говори. А то ведь и правда…
— Не скажу, — тоном заговорщика пообещал он. Провалиться мне… — И отодвинул тарелку. — Спасибо. Где у вас моют посуду?
— Да ты что! Я сама!
— Спасибо, — сказал Валерий еще раз. — Я пойду прогуляюсь. Надо знакомиться с новыми местами обитания. Раз уж забросила судьба.
— У нас хорошие места. Родители меня хотели устроить в столице, у другой тетки, а я ни за что… Подожди-ка… — Она встала, пошарила в кармане пестрого халатика, вынула плоский ключ. — Возьми. Если вернешься, когда уже все спят… Хотя вообще-то можно и через окно.
— А что, окна у вас никогда не закрываются?
— Если тепло, не закрываются, конечно…
«Странный город Инск», — уже не первый раз подумал Валерий. И вспомнил, что нигде здесь не видел на окнах решеток.
Переулок был недалеко от рельсового полотна, вдоль которого плотно стояли рослые тополя. Валерий перешел через гулкий виадук, и тогда началась путаница. Где улица, ведущая к темсамым дворам? Вернее, к забору, через дыру в котором он выбрался днем, когда миновал последний из дворов (мысленно Валерий называл их теперь «Зелеными полигонами».)
Наконец улица нашлась. Но забора не было. Вернее, был, но не похожий на прежний и без дыры. Валерий поскреб темя, пошел налево, по тропинке среди зацветающего иван-чая. Тропинка привела к началу (или концу?) Театрального бульвара. Немногочисленная и неспешная публика прогуливалась вдоль скамеек, на которых кучками сидели пестрые волосатые старшеклассники — соединялись головами над плеерами и ноутбуками. Иногда одна скамейка перекликалась с другой: видать, шла какая-то коллективная игра, в общей сети. Порой из-за скамеек возникали пацанята безответственного младшего возраста. Они вытягивали шеи, подавали дурашливые советы или отпускали шуточки. На них цыкали, но не сердито.