— Не говори чушь… — слабо отмахнулась Грета. — Он сам виноват. Из-за своих опытов со временем…
— Из-за часов? Но тогда ведь…
— Да при чем тут часы! Они безопасны. В них ведь нет обратного хода. А Лыш захотел однажды сунуться назад по Времени, за твоей ампулой, ты же знаешь. Он мне про это рассказывал и уже тогда сказал: «Боюсь, добром это не кончится…» Наверно, там он и схватил заразу. Обратное время опасно. В твоем этом препарате тоже ведь были частицы с обратным вращением, вот и получилось, что вы одинаково… Его ты спас, а сам… — И она заплакала уже в открытую.
— Да ладно… — пробормотал я. — Может обойдется…
А что еще я мог сказать? Я знал, что не обойдется. Что сейчас я уйду в какой-то другой мир. Если даже и не погибну (а красный паук жег мне плечо), то все равно никогда не вернусь в город Инск. Больше не увижу тех, кого люблю. Тех, без кого я не могу («ну не могу-у-у же никак!»). Но я скрутил в себе этот крик, эти слезы. Не потому, что стыдился, а потому, что былобесполезно.
И наступила тишина. Даже Грета не всхлипывала. Только потрескивали крыльями стрекозы. Им-то, стрекозам, было все пофигу. И я очень захотел сделаться одной из них — летать и ни о чем не думать, не помнить…
Грета смотрела вниз, на доски. Я тоже. Доски вдруг шевельнулись — и будто качнулось все пространство. Я взмахнул руками, выпрямился. Круг поворачивался, ветки ольховника медленно плыли мимо нас. Между ними появился просвет, в нем лежала такая же рельсовая колея, как на Круге. Рельсы соединились, и Круг замер.
— Вот туда и шагай… — Грета слабо махнула вдоль рельсового пути.
— Уже… сейчас?
— Скорее. Через минуту рельсы разойдутся, и потом надо будет ждать сутки. Ты не протянешь…
— Ладно… — глупо сказал я.
— Грин… поцелуй меня, — тихо попросила Грета.
Я понял — так надо. Сделал короткий выдох, обнял ее за колючие плечи, ткнулся губами в мягкие мокрые губы и сразу шагнул назад. Грета улыбалась.
— Ну, иди… Грин, скорее!
Я сделал шаг с Круга на «ту сторону», на гнилую шпалу. Шпала была такая же, как на Круге, но уже в иноммире. Шагнул и сразу оглянулся.
Грета все так же улыбалась, но будто из какого-то сна или из прошлого. И я всеми нервами потянулся к ней. Ведь надо было столько спросить! Вот пойду я, а чтодальше? Встречу ли кого-нибудь? Что буду есть и пить по дороге? Поворачивать нельзя, но можно ли ступать в сторону с Колеи? А можно ли послать откуда-нибудь письмо или позвонить?.. Глупые вопросы. И, конечно, Грета все равно не смогла бы ответить. К тому же, я понимал: из другого мира не шлют вестей…
Круг дернулся, Грета качнулась и как-то сердито замахала мне руками. Словно требовала: не смотри! Но я, не моргая, смотрел, как уплывает в заросли ольховника длинноногая девочка в желтой рубашке с погончиками и черной пилотке… Скрылась…
А если встанет в горле вдруг
Непрошеный комок…
Я проглотил такой вот комок, вытер глаза. Толчком повернулся и зашагал по рыхлым шпалам, вдоль тянувшихся через ольховник рельсов…
Через несколько минут настроение непонятным образом изменилось. Будто кто-то со стороны скомандовал мне: «Переключись!» Наверно, это была спасительная защита нервов, которые охраняли меня от нестерпимого горя.
Я подумал, что, может быть, ничего страшного и не случилось.
Жжения в плече уже не было. Я посмотрел — красный паук превратился опять в ягоду-бруснику, и она была даже меньше, чем раньше. Ну и ладно. Это уже плюс.
А еще плюс — и самый важнейший! — что Лыш жив. Теперь можно сколько угодно размышлять, выбирать, бояться, жалеть о сделанном, гадать, правильным ли было мое решение — ничего уже не изменить. И слава Богу! И не буду я жалеть и гадать! Потому что благодаря Лышу случится главное. Май в конце концов сумеет соорудить в пространстве свой Хрустальный Шар, где люди смогут увидеть все храмы мира. Всё доброе, что в этих храмах есть. Поможет ли это людям стать добрее? Я не знал… Но Май знал, а я ему верил…
И к тому же, я ведь, как и Лыш, живой! По крайней мере пока. А к переменам в жизни, к ее всяким вывертам разве мне привыкать?
«Ладно, поглядим, что за Дорога, что за Колея…» — подумал я с проснувшейся бодростью. Стало даже интересно.
Кусты давно кончились, рельсы тянулись теперь по усеянному ромашками и клевером лугу. Луг был бескрайний, не было видно ни Инска, никаких деревень и поселков. Лишь несколько строений, похожих на элеваторы. В густо-синем небе висели белые кучевые облака. Солнца они не закрывали, и воздух дрожал от нарастающей жары.
Рельсы неожиданно кончились, и вместо них потянулась в траве утоптанная тропа. Да, утоптанная, широкая, но никого на ней не было, только шагала рядом со мной моя неотступная тень. Летали над цветами мелкие пичуги, негромко вскрикивали. А я шагал. Долго ли — не знаю. Часы, которые подарила мне тетя Маруся, остались дома. (Нет, не надо про дом, про тетю Марусю, про всех, кто тамостался! Иначе тоска опутает по рукам, по ногам, сдавит горло. Она ведь, несмотря на мою нынешнюю бодрость, совсем рядом, почти как тень.) Я не чувствовал усталости в ногах, но начали утомлять однообразие и зной. Это что же, так и будет тянуться такое поле? Безконца?
Наконец появилось хоть какое-то разнообразие. Вдали я увидел серую стену. Тропа приблизилась к ней. Оказалось, это трехметровый бетонный забор, составленный из отдельных секций. А что с другой стороны? Секции внизу врастали в землю — не просунешься. И наверх по гладкому бетону не заберешься. А мне казалось, что по ту сторону какой-то совсем другой мир. Более интересный и… более прохладный…
Наконец я увидел то, что могло мне помочь. У стены стояло косо прислоненное к бетону большущее колесо. Ростом с меня. С могучим, расслоившимся от старости ободом, с брусьями-спицами крест-накрест, с похожей на маленькую мортиру ступицей. Я с разбегу взлетел на ступицу, вскочил на верхний край обода, встал на цыпочки… За стеной было то же самое поле. Ровная зелень, на которой местами лежали мохнатые тени облаков.
Я разочарованно прыгнул с колеса. И… увидел двух мальчишек. Они сидели неподалеку, прислонившись голыми спинами к бетону, и по очереди глотали из пластиковой бутылки газировку. Посмотрели на меня, улыбнулись, разом сказали:
— Привет.
— Привет… — растерянно сказал я.
Мальчишки были по возрасту вроде Лыша. Отчаянно загорелые, босые, с лохматыми светлыми головами, очень похожие друг на друга. Только на одном — зеленые трусики, а на другом — желто-пестрые.
Тот, что в зеленых, понимающе спросил:
— Заглядывал на ту сторону?
— Да… — признался я.