Оказалось, что Анны Романовны в школе уже нет, уехала куда-то. Вместо нее была теперь Таисия Леонидовна — с лицом, похожим на нос ледокола, и с таким же характером. Она сразу принялась наводить порядок. Формы в этой школе не было, но Таисия заявила:
— Чтобы все были в однотонных рубашках и чтобы никаких джинсов!
На следующий день она воткнулась глазами в «нарушителя» Гусева:
— Я, кажется, вчера сказала: «Никаких джинсов!»
— А в чем ходить, если других штанов нету?
— Пусть родители купят! Это их проблемы, а не мои!
— А где они, родители-то? — сказал Инки. С Анной Романовной было проще, та знала про жизнь ученика Гусева.
— Что значит «где»? Ты меня спрашиваешь? Тебе лучше знать… А с кем ты живешь?
— С соседкой, — слегка злорадно сообщил Инки.
Таисия не дрогнула. Может, не поверила.
— Вот и скажи соседке, что в джинсах я тебя больше не пущу.
— В трусах, что ли, ходить?
— Хоть без трусов! А такого наряда чтобы я больше не видела!
Инки пожал плечами и стал надевать старые летние штаны со всякими хлястиками и подвесками у колен (наполовину оборванными). Таисия смотрела сцепив зубы, но принципиально молчала. Пока стояло тепло, можно было терпеть. Но во второй неделе сентября сразу навалился холод, с дождем и даже со снежной крупой. Утром Инки остался в постели и заявил, что на уроки не пойдет.
— Больно надо чахотку наживать…
Муха на маятнике одобрительно молчала. Ходики (тоже одобрительно) соглашались: «Дагги-тиц, дагги-тиц…»
Марьяна запричитала:
— Почему ты раньше-то молчал? Всегда строишь из себя непонятно кого…
Созвонилась с матерью, договорилась о деньгах, потащила Инки в магазин «Леопольд». Купили синий костюм с брюками и пиджаком. Ладный такой, Инки он понравился. Тот даже поулыбался и сказал Марьяне спасибо.
Но красивым и новым костюм оставался всего три дня. На четвертый брюки пострадали в драке.
Впрочем, это и не драка была даже, а просто битье…
Инки жил на краю большого Краснореченска, в поселке Столбы. Краснореченск — он многолюдный, просторный и в центре даже красивый, но Инки там бывал редко. А Столбы — место тихое, с густыми рябинами вдоль заборов, с улицами, лежащими между Афонинским озером и пустырями, за которыми темнел корпус заброшенной Сетевязальной фабрики. На улицах было зелено, только на той, где стоял Инкин дом — на Новорыночной, — почему-то повырубали большие деревья, и теперь там часто гулял пыльный ветер.
Дом был двухэтажный, давней постройки, с облезлой штукатуркой. Позади дома — тесный, всегда завешанный бельем двор. Белье сушилось спокойно — мальчишек, которые любят гонять мяч и попадать им в сырые простыни и подштанники, в этом дворе не водилось.
В середине дома строители проделали широкую арку — проезд со двора на улицу. Инки эту арку не любил. Из нее, как только подойдешь, выплескивался навстречу недобрый ветер. Это в любое время, если даже везде стояло безветрие. Летом он — душный, пахнущий бензином. Зимой — кусающий за щеки, сочащийся под ворот и за пазуху. Весной и осенью — противный, как мокрая крыса, которая лезет за шиворот (с Инки такого не случалось, но крысу он представлял отчетливо). Каждый раз толчок воздуха напоминал Инки: надо ждать неприятностей. Поэтому Инки старался уходить со двора не через арку, а через дыру в заборе за сараями. Однако нынче он опаздывал на уроки, а от арки до школы — самая короткая дорога.
На этот раз сырой, с моросью, ветер пообещал: «Сегодня, Смок, хорошего не жди…» И не обманул. Подходя к школьной бетонной решетке с калиткой, Инки понял, что сейчас его будут бить.
Понимание это было привычным, как боль от старой болячки. Не страшное даже, а нудное до отвращения.
Шагах в пяти от калитки он увидел трех семиклассников. Они стояли у старого телеграфного столба без проводов. (Таких столбов было почему-то много в окрестностях — может, потому у поселка и название такое; деревья вот зачем-то спилили, а столбы торчат и торчат.)
Семиклассники были «те самые» — Бригада и его дружки — Ящик и Чебак. Известные как «трясуны» (те, кто денежки трясет с младших пацанов) и «ва-аще крутые». По правде, «крутыми» они не были. Настоящие «крутые», те, кто в десятом и одиннадцатом, к маленьким не вязались, у них — свои серьезные дела и сложные отношения. А такие вот, вроде Бригады, то и дело «качали доход» с тех, кто поменьше. С ними в общем-то и не спорили — легче откупиться.
Но Инки откупаться было нечем. Да и противно…
Ну и нынче как всегда.
— Смок, притормози, — сказал Ящик. И приятельски улыбнулся толстыми губами, желтыми зубами.
Инки хотел проскользнуть, но, конечно, не удалось. Чебак ухватил его за пиджак.
— Стой, когда велят. Непонятливый, да? — Рыбьи глазки у него стали веселыми. Ожидалось хотя и пустяковое, но все же развлечение.
— Чё надо… — безнадежно сказал Инки.
— Пятачок найдется? — ласково спросил Бригада. Он был гладко причесанный, аккуратный такой. Глянешь со стороны — прямо образцовый ученик, радость педагогов. Только модные джинсы его нарушали школьные правила. Но для Бригады эти правила разве указ?
Инки сказал, что пятачка (то есть пятирублевой денежки) у него нет. Дома не дают, а сам он их не делает.
— А ну-ка поглядим… — Бригада умело зашарил в карманах нового Инкиного костюма (а Ящик и Чебак держали Инки за локти и плечи). Спорить и трепыхаться в таких случаях не полагалось, но Инки не выдержал, дернулся, пихнул Чебака коленом. Понимал, что себе дороже, но каждый раз не мог удержаться.
— Уй ты кака-ая! — радостно провыл Чебак всем известную фразу. И дал Инки по загривку. А Бригада умело (видать, папа тренировал) ухватил его за воротник, ударил кроссовкой под коленки и уронил носом в жухлую траву у столба. Теперь оставалось полежать так с полминуты, подождать, когда пнут раз-другой и уйдут. Долго это тянуться не могло: все-таки школа рядом, идут мимо не только ученики, но и учителя. Да и старшеклассники могли вмешаться, проявить на ходу мимолетное благородство…
Никто не вмешался, но и Бригада с дружками задерживаться не стали. Дали ногой под ребра и ниже поясницы, потом еще между лопаток, запнули в канаву сумку и пошли. Наверно, сразу забыли про Смока. Он поднялся, сплюнул прилипшие к губам травинки, сходил за сумкой. Брюки были измазаны и порваны в двух местах. Ну, там, где по шву, — это пустяк. А внизу на левой штанине был вырван треугольный клочок.
— П-паразиты, блин… — выдохнул Инки и чуть не заплакал. Но не заплакал, только потрогал висок у глаза… Снял пиджак и носовым платком (Марьяна положила в карман) стал отчищать след бригадирской кроссовки.
— Смок, ты скажи про это про все Таисии Леонидовне, — услыхал он сочувственный голосок. Рядом стояла лопоухая и тонконогая Катька Рубашкина. Ничего девчонка, добрая такая, всегда всех жалела. Выходит, она видела, как досталось Гусеву. Инки ответил ей не сердито, хотя и скучным голосом: