Целую неделю такие дождики плещутся на нашей улице. Капли большие, теплые, будто спелые вишни, только прозрачные. Скачут по асфальту, разбиваются на брызги…
Мы с Женькой сидели в их подъезде. Потом она сказала:
— Давай до вашего! Бегом!
Мы промчались под дождиком до нашего подъезда. И я сказал:
— Давай до вашего!
— Давай!
Прибежали обратно, а там Валерка нас ждет. Мокрый весь, майка и трусики облипли, на ушах капли, как сережки висят. И смеется.
Мы обрадовались. С Валеркой веселее.
Он всегда смеется, такой уж у него характер.
И тут дождик перестал. Мы выскочили во двор. Там все сверкало, а на самой середине растекалась красивая лужа. Как озеро.
У лужи лежал сколоченный из досок гриб. Его вчера привезли на грузовике и сказали, что будет у нас во дворе детская площадка.
Площадка — это хорошо, только зачем на ней грибки эти ставят, я совсем не понимаю. Вкопают их и говорят: «Вот, дети, для вас благоустройство». А что с этими грибками делать? От солнца под ними прятаться? А зачем от него прятаться, от солнца? Лучше бы сделали гигантские шаги или большие качели.
Но этот гриб нам пригодился. Женька придумала:
— Давайте корабль сделаем! Море есть, берега есть! — И показывает на лужу. А лужа синяя, будто и правда море. Тучки в ней плывут.
Мы перевернули гриб совсем вверх тормашками, и он оказался в луже. Совсем как лодка с мачтой, только квадратная, Женька первая влезла в эту лодку, а потом спрашивает:
— А не влетит?
— За что? — говорит Валерка. — Он еще даже и не крашеный.
И мы будто поплыли. Пошевелишься
чуть-чуть, и наш корабль качается. Вода под
ним плещется. Качнешься сильнее — сильнее
— брызги летят!
— Давайте шторм делать! — закричал Валерка. Ну, мы и принялись раскачиваться. Такой шторм получился!
Вдруг кто-то как заорет:
— Это как называется!
Я чуть за борт не свалился. Смотрю, а перед нами Марина стоит, моя сестра. Она в девятый класс перешла, такая вся из себя взрослая. А рядом Котька Василевский, из ее класса. Кричала-то, конечно, Марина.
— Марш, — говорит, — отсюда! Люди трудились, сколачивали грибок, а вы что делаете!
В это время во двор пришел Витька Капустин с футбольным мячом. Мяч намокший, тяжелый. Витька его за шнурок нес.
Покачал он мячом и спрашивает:
— Что, Алька, опять тебя воспитывают?
А Марина:
— Ты, Капустин, по-жа-луй-ста, не вмешивайся.
— Я и не вмешиваюсь. Воспитывай.
Марина снова взялась за нас:
— Вылезайте сию минуту! Ну!
Я на всякий случай вылез. И Женька. А Валерка стал перебираться через борт, зацепился сандалией и шлепнулся на живот. Встал и улыбается. Только совсем уже не весело улыбается, потому что вся его белая майка заляпана грязью.
Женька говорит:
— Ой…
А я Марине:
— Из-за тебя!
Она плечами дернула и отошла. Валерка потер пальцем грязное пятно на майке и перестал улыбаться. Женька вздохнула: «Беда с вами». Взяла его за руку.
— Пойдем к нам, выстираю… Пошли, Алька!
Но я с ними не пошел. Я остался смотреть, как длинный Котька Василевский будет вытаскивать из лужи гриб. Его Марина заставила.
Он долго вытаскивал, и я все ждал, что он вымажет свою белую рубашку. Но он не вымазал, он очень аккуратный. Вытащил наш корабль на сушу и подошел к Марине. Довольный такой, будто подвиг совершил. Они остановились у нашего тополя и стали разговаривать.
Мне так обидно сделалось! Была хорошая игра, а они пришли, все испортили. Это потому, что Марина перед Котькой всегда показывает, как она меня в строгости держит. А он слушает да очкастой головой покачивает. Нет, чтобы хоть раз заступиться, как мальчишка за мальчишку.
— Витька, — говорю я Капустину, — ты вон в
того длинного, в очках, мячом попал бы отсюда?
Витька глянул, прищурился.
— Запросто.
— Ну, попади, — я толкнул мяч к его ботинкам.
— Чтоб заработать по хребту? Умный ты больно…
Я сделал вид, что мне просто ужасно смешно:
— Что ты, Витька! Котька никогда не дерется! Он знаешь какой воспитанный! Даже не ругается никакими такими словами!..
Витька говорит: —
— Катись давай…
— Боишься?
Витька плюнул в лужу.
— На «слабо» дураков ловят.
Я вздохнул, покатал мяч ногой, говорю опять:
— Я бы и сам пнул, только у меня удар левой не отработан. А на правой палец болит. Я на тебя так надеялся…
Витьку наконец задело.
— Чего тебе этот Котька сделал? Напинал, что ли?
— Ха, «напинал»! Он и не умеет… Так, личные причины.
— А-а, — сказал Витька. Посмотрел, открыта ли дверь в подъезде, потом опять прищурился, на Котьку глянул. И говорит:
— Отвечать будешь ты.
— Буду я.
Он отошел, разбежался и ка-ак вдарит! Мяч даже зашипел в воздухе. И влепился! Только не в Котьку, а в ствол нашего тополька, между Котькой и Мариной.
И на них с листьев — целые миллионы капель!
Марина, конечно, в крик:
— Хулиганы! Алька, вот увидишь, дома тебе достанется!
Ну и пусть. Она всегда так кричит. Воспитанный Котька показал нам кулак и стал что-то говорить Марине.
Я поглядел на Витьку, а он стоит злой и ни на кого не смотрит. Конечно, обидно же: хвастал, что в Котьку попадает, а попал в дерево.
Мне его жалко стало. Я говорю:
— Ты, Витька, молодец. Правильно, что в тополь засадил. Сразу двоих окатило.
У Витьки лицо такое сделалось, будто он хотел заулыбаться, но сдержался.
— Конечно, Алька, правильно. Рубаху-то зачем ему портить. Небось не сам покупал, а родители.
Я говорю:
— Конечно.
А Марина с Котькой в это время стоят и о чем-то спорят. Он ее за руку взял, а она руку вырвала. Я услыхал:
— Куда теперь в таком виде!
Котька рукой махнул:
— Ерунда. Обсохнем.
— Тебе ерунда, а у меня искусственный креп-жоржет, он от дождя тут же садиться… Сейчас я ему!
Это уже не креп-жоржету, а мне. Или Витьке. Обоим.