— Нигде не везет, — сказала Лена и поднялась. Коряга пружинисто качалась. Это был темный старый ствол без коры, с торчащими лапами-отростками. Три задние угловатые лапы и две передние — кривые и неодинаковые. Вот чудовище! Вечером наткнешься и испугаешься!
Узловатая древесина ствола и большущих лап была как напряженные мускулы. «Спина» чудовища слегка горбатилась — сильная, упругая спина. Только не было головы. Там, где ей полагалось быть, темнел ровный старый срез пилы. По нему шагал, не торопясь, рыжий муравей.
Лесной безголовый великан лежал, опираясь на растопыренные «руки» и на колени двух согнутых «ног». Третья «нога» угрожающе торчала.
«Если смотреть сбоку, то она похожа на шею дракона», — подумала Лена и отступила на шаг. Тут ее нога подвернулась, попала на острый сучок, и Лена, охнув, села.
Сучок проколол ступню.
Лена кое-как сползла к ручью, промыла ранку, затянула ногу платком и заковыляла домой. Пусть другие идут за палатками.
У маленькой дачи, где живет десятый отряд, высокое скрипучее крыльцо. У крыльца — широкие перила.
Лерка сидел на перилах и делал кошек. Он лепил их из глины.
Перед крыльцом стояла очередь…
Сначала никакой очереди не было. Просто Лерка ходил по берегу, а за ним так же медленно и с опущенной головой бродила Лелька — девчонка из самого малышового отряда. Она аккуратно ставила ноги в Леркины следы. Лерка проваливался по колено в жидкую глину, а она проваливалась еще глубже. Лерка останавливался, и она останавливалась. Лерка что-то искал, что-то разглядывал, о чем-то думал. Лельке было просто скучно.
— Чего ты ходишь? — хмуро спросил Лерка. Лелька ничего не сказала. Лерка обернулся. Лелька вытащила из глины ноги, отодвинулась на шаг и остановилась.
Он снова пошел, и она пошла — слышно было, как чавкает глина. И опять Лерка обернулся. Лелька смотрела на него сквозь золотистую паутину упавших на лицо волос. Грустные были у Лельки глаза. Случается так: подкрадется к человеку скука, и кажется, что нет на свете ничего интересного. Остается только одно немножко интересное дело: ходить по чужим следам, злить серьезного мальчишку.
Лерка вздохнул и спросил:
— Хочешь кошку?
— Живую?
— Где я возьму живую? Хочешь из глины?
Лельке было все равно. Лелька сказала:
— Хочу.
И появилась на свет кошка номер один. Толстая, добродушная, улыбчивой мордой. Кошка, для которой скука не страшнее дохлого мышонка.
Через несколько минут две другие девчонки-дошкольницы догнали Лерку и спросили:
— Правда, ты сегодня делаешь кошек?
Он вздохнул и сделал им большеголовых испуганных котят.
Через полчаса оказалось, что кошки нужны всем…
Лена стояла поодаль и смотрела, как Лерка лепит. За спиной у него лежал на перилах большой глиняный ком. Лерка, не глядя, протягивал назад руку, отрывал кусок сырой зеленой глины, раскатывал в ладонях, шлепал перед собой о деревянный брус и вдруг начинал перебирать пальцами. Быстро-быстро. И через минуту отдавал готовую кошку в протянутые снизу руки.
Кошки получались разные. Ни одной похожей на другую. Были сидячие кошки, были выгнувшие от испуга спину, были такие, которые чесали за ухом или спали, прикрыв лапой морду. Лерка не говорил ни слова, только мелькали пальцы. Он двигал коротенькими бровями, кончиком языка водил по губам и даже пальцами ног шевелил иногда, будто помогал рукам.
Ноги у него висели по обеим сторонам перил. Левая — над половицами крыльца, правая — над растущими у ступней лопухами. В лопухах, у правой Леркиной ноги, словно пеший солдат у стремени полководца, стоял сердитый Санька Щетинников и следил за порядком.
Очередь вела себя спокойно. Только иногда какой-нибудь несознательный дошколенок робко совался вперед и пищал:
— А мне сделаешь?
— В очередь! — дружно вопила очередь.
— Я только спросить…
— В очередь!!
— Ага, а вдруг он не сделает…
— Всем сделает, — со сдержанной суровостью говорил Санька. — А те, кто пищат и лезут, получат фигу.
Успокоенный малыш бежал и пристраивался к хвосту очереди.
Очередь была разношерстой. Приходили ребята из разных отрядов. Только самых старших не было: они еще не вернулись из трехдневного похода.
Мальчишки и девчонки стояли терпеливо. Дышали в спину или в затылок друг другу. Держали в ладонях сухие сосновые иглы для кошачьих усов и зеленые стеклянные горошины от порванных бус Натки Королевой. Из этих бусин получались отличные кошачьи глаза — хитрые и блестящие.
Подошла длинная худая девчонка из третьего отряда. Лена не знала, как ее зовут.
— Что это он лепит? — спросила девчонка.
— Кошек, — ответил Санька.
— Фу… а балерину можно?
— В очередь! — раздались голоса.
— А балерина будет?
— Сегодня только кошки, — сказал Санька.
— А балерину нельзя?
— Иди ты со своей балериной! — закричали из очереди. Николка Морозиков упер кулаки в бока и заговорил, хлопая ресницами:
— Что получается, а? В прошлый раз Лерка делал медведей из репейников, а ей крокодил понадобился…
Очередь подтвердила, что был такой безобразный случай.
— Не хочешь кошку — топай отсюда, — заключил Николка. Длинная девчонка подумала и пошла занимать очередь за кошкой.
А Лерка молчал и лепил. Вот он раскатал в ладони короткую глиняную колбасу, прилепил к ней пять колбасок поменьше — лапы и хвост, пристроил голову и вдруг — раз! — согнул все это в баранку. И получилось, что кошка спит, свернувшись калачом. Лапой морду прикрыла. Вот ведь забавная штука: всего, кажется, несколько кусочков глины, кое-как слепленных, а все равно видно, что это кошка. И не простая, а себе на уме. Одно ухо прижато, а другое торчит, как стрелка, прислушивается. И один глаз открыт, блестит украдкой из-под лапы. Наверняка слизала сметану и теперь притворяется, будто не ее дело, а на всякий случай следит за хозяйкой: вдруг придется удирать.
Лена засмеялась и подошла к самым перилам. Остановилась рядом с Санькой. И тогда увидела еще одну глиняную кошку — на крыльце, у левой Леркиной ноги. Это был тощий большеухий и большеглазый котенок. Он сидел, повернув назад голову, трогал растопыренной лапой хвост и удивлялся: что это еще за штука?
— Лерка, подари мне кошку, — тихо попросила Лена.
Лерка, наверно, даже не слышал. А в очереди услышали.
— В очередь! — крикнул нахальный Петька Бородин из третьего отряда. И два малыша, совсем незаметные за чужими спинами, несмело пискнули:
— В очередь…