— А теперь вы возьмете Тоника к морю?
Я не торопился с ответом, внимательно разглядывая его находку. Наконец сказал:
— Возьму… Но при одном условии: если ты отдашь мне эту вещь.
— Зачем она вам? — удивился он.
— Зачем! Для табака, — усмехнулся я.
Славка пожал плечами и, подумав, ответил:
— Берите.
— А Тоник согласится? Ведь вы ее вместе искали.
— Согласится. Ему что? Он и так счастливый.
— Это почему?
— Конечно, — сказал Славка. — К морю едет. Я бы за это что угодно не пожалел, не то что табакерку.
Тогда я и подумал: «Почему бы не сделать счастливым еще одного человека?»
Виктор затянулся трубкой и замолчал. Я с любопытством посмотрел на него.
— Твои сбережения на мотоцикл, верно, пошли прахом?
Он усмехнулся.
— Ерунда… Но если бы ты знал, чего стоило уговорить Славкиных родителей отпустить его со мной!
— Ты это хорошо сделал, конечно, — сказал я. — Но объясни, зачем ты отобрал у мальчишек дорогую им вещь? Маленький ты, что ли?
Виктор достал табакерку и подцепил ногтем пластинку медной защелки так, что стала видна ее обратная сторона. Я разобрал выгравированные на меди маленькие русские буквы: «Фабрика I.Крамеръ».
— Каждую минуту ребята могли обнаружить клеймо и понять, что эта штука никогда не была в Австралии. Думаешь, это было бы для них лучше?..
Мы медленно шагали по берегу. Я продолжал разглядывать табакерку, а Виктор с равнодушным видом сосал трубку.
— Вот что! — сказал я, наконец. — Если ты боишься рака легких, то брось курить вообще. А табакерку отдай ребятам. Ты не наблюдателен, иначе заметил бы, что замок сюда поставлен гораздо позже, чем сделана табакерка.
С этими словами я вытряхнул табак.
— Сумасшедший! — закричал Виктор. — Это «Золотое руно»!..
Однако я отмахнулся от него, потому что в этот момент заметил на внутренней стороне крышки искусно вырезанный, но уже почти стершийся маленький вензель: латинскую букву «N». И неожиданная мысль поразила меня.
— Ведь старик туземец говорил Смолину: «Норфольк»! — вспомнил я.
— Я и говорю: сумасшедший, — повторил Виктор, глядя на меня с явным сожалением.
Но я уже молчал, глядя на вензель и волнуясь, как мальчишка. Мне вспомнился старый школьный учитель географии. Высокий, седой, он расхаживает между партами и говорит низким простуженным голосом:
«Пролив, отделяющий Тасманию от Австралии носит имя Джорджа Басса. Вместе с лейтенантом Флиндерсом морской врач Басс в 1798 году обошел вокруг Тасмании на маленькой, водоизмещением в двадцать пять тонн, шхуне. Это было великим открытием. Жители Сиднея восторженно приветствовали вернувшихся путешественников. Шхуна «Норфольк» была поставлена на вечный якорь в бухте Порт-Джексон и стала памятником. Из ее деревянного киля выточили несколько табакерок. Эти вещи бережно хранятся владельцами. Ценятся они на вес золота…»
— Слушай, — сказал я Виктору. — Теперь я рассажу тебе историю…
Впрочем, на мальчишек мой рассказ произвел гораздо большее впечатление, чем на Виктора. Я ночевал с ними в одной комнате и слышал, как ребята долго шептались в темноте.
— Одно теперь неизвестно, — говорил Тоник. — Как такая редкая вещь попала к старику?
Славка молчал. Слышно было, как за окном поднимается ветер и волны с шорохом и плеском катятся на песок.
— Слушай, — сказал вдруг Славка. — Я придумал. Давай напишем книгу. О капитане Смоленском, о Джордже Бассе, о табакерке. Обо всем, что случилось, о чем узнали… О море…
— А получится? — спросил Тоник. — Ты здорово придумал… Только у меня тройка по русскому…
— Получится, — ответил Славка, прислушиваясь к шуму волн. — Причем здесь тройка…
1959 г.
— Слушай, а может быть, она забыла твой новый адрес, — попытался утешить Олега товарищ.
— Могла бы домой написать. Оттуда переслали бы. Двадцать дней писем нет.
— Значит, самолёты не идут.
— Почему же? Погода там хорошая. Я слышал метеосводку.
Он усмехнулся, вспомнив свои слова в недавно отправленном письме: «Ты жалуешься, что почта задерживается из-за нелётной погоды. Но ты ведь метеоролог. Сделай так, чтобы всегда было солнце.»
— Сергей, я поеду домой, — неожиданно сказал Олег. — Виктор писал, что первого января он дежурит в радиоклубе. Я попрошу его связаться с базой.
Товарищ пожал плечами:
— Но тебе придётся встречать Новый год в вагоне. И кроме того, у нас третьего числа зачёт.
— Новый год я встречу дома. Владивостокский поезд приходит в наш город в одиннадцать пятнадцать. А второго числа я вернусь.
В купе, куда попал Олег, ехали двое: молодая женщина и мальчик лет семи. Женщина внимательно читала какой-то толстый журнал, делая на полях пометки. Мальчик сидел напротив и, видимо, скучал.
— Мама, нам долго ещё ехать? — спросил он.
— Ещё недельку.
— Значит, семь дней, — вздохнул малыш. — А во Владивостоке есть пароходы?
— Есть пароходы, — вздохнула женщина, не отрываясь от журнала.
— Большие? Как у меня на марках?
— Да. Подожди, не мешай мне, Юрик.
Малыш замолчал. Несколько минут он смотрел, как уплывают за окном огни далёкого посёлка. Потом попросил:
— Мама, достань мои марки.
— Подожди, — недовольно ответила мать. — Какой же ты, Юрка, неспокойный.
— Ну, достань, и я буду спокойный.
Мать вынула из чемодана тонкую синюю тетрадку, и Юрка действительно успокоился. Он долго разглядывал свою небогатую коллекцию.
За окном пролетали тёмные деревья. Бледная половинка месяца висела в морозном тумане. Слабый лунный свет слегка серебрил заснеженные верхушки, но внизу была темнота.
— Новогодний лес, — сказала женщина. — Помнишь стихи, Юрик?
Шел по лесу дед Мороз
Мимо елок и берёз…
Мальчик не ответил, напряжённо вглядываясь в сумрак за окном.
— Дед Мороз и сейчас плетётся через лес, — мрачно сказал Олег. — Он бредёт по пояс в снегу, тащит тяжёлый мешок и тихо ругается в бороду, потому что боится опоздать на станцию к приходу поезда. Он ведь не знает, что поезд тоже опаздывает на двадцать семь минут.
Женщина улыбнулась, а Юрка обернулся и ответил уверенно:
— Дедов Морозов не бывает на свете. Это в сказке.