О чем бы она позаботилась?.. Дверь захлопнулась. Мариса хотела было вскочить, но Сесиль с неожиданной для ее возраста силой прижала ее к подушкам кресла, в которое она незадолго до этого упала без сил.
– Лежи смирно, детка! Лежи, тебе говорят! Ты обязательно должна была вернуться – недаром я молилась о том, чтобы увидеться с тобой перед смертью. Теперь, когда ты вернулась, я больше не дам тебя в обиду. Эй ты! – крикнула она Лали, стоявшей рядом с разинутым ртом. – Чего ты тут стоишь и пялишься? Ступай в кухню и скажи этой ленивой негритянке, называющей себя кухаркой, чтобы прислала сюда одну из настоек, которые я ей велела приготовить. Успокоительного! Да поживее!
– Неправда! – в который раз простонала Мариса, удивляясь про себя, что в силах повторять только это слово. – Почему вы не скажете им, что это неправда? Как она заставила вас лжесвидетельствовать – угрозами, подкупом? Мне давно надо было догадаться…
– Замолчи, детка! Молчи, понятно? Я понимаю твои чувства. Теперь тебе понадобятся силы, как в свое время мне, а мне пришлось настрадаться… Я и сейчас страдаю, видя твои мучения. Ты должна стать такой же сильной, как моя Дельфина, как твой отец, отпустивший ее и тебя. Он хотел выдать тебя замуж за белого – сам мне так говорил. «Это наш с тобой секрет, Сесиль!» Говорит, а сам смеется! «Моя дочь вернется сюда замужней дамой, у нее будет муж и собственная плантация». Никто не должен был ничего узнать. Но я стара, и когда я увидела твое лицо…
«Старуха несет сущий вздор! Сама не знает, что болтает…» Эти мысли трепетали у Марисы в голове, как птички, бьющиеся крыльями о прутья клетки. То был настоящий кошмар, причем не ее, а чей-то еще… Плод любви дона Андреса и Дельфины, приходившейся ее матери сводной сестрой… Боже! От одного этого можно было сойти с ума, а тут еще невыносимая усталость и зачитывание вслух бесконечных юридических документов… Ей сказали, что все эти бумаги ее отец прятал, и они нашлись только теперь. Согласно бумагам, Дельфина так никогда и не получила свободу; у нее родилась от дона Андреса дочь, что совпало по времени с четвертым-пятым по счету выкидышем у его жены; она, Мариса, на самом деле была дочерью Дельфины, хотя дон Андрес выдавал ее за свою законную дочь. Именно по этой причине он и отпустил жену на все четыре стороны: он мечтал, чтобы дочь получила образование за границей…
Теперь становилось понятно, почему ее мать не обращала на нее внимания, предоставив Дельфине возможность заботиться о ней, любить ее и расстаться ради ее спасения с жизнью.
«Моя креолочка» – так шутливо называл ее Наполеон. Видимо, золотистой кожей она напоминала ему юную Жозефину. Во Франции быть креолкой было даже модно. Очутись она сейчас во Франции, никто бы не проявил интереса к тому, что в жилах ее матери текла известная доля негритянской крови. Однако она была не во Франции, а в Луизиане, в американской Луизиане, где губернатор-американец негодовал оттого, что цветным дозволяется владеть землей и даже рабами. Но она никакая не цветная! Всего несколько недель назад – нет, всего несколько часов! – она жалела невольницу Лали… Теперь их положение уравнялось. Все это было, безусловно, грязным трюком, чудовищной насмешкой, ловко подстроенной негодяйкой Инес! А ведь Инес вздохнула бы с облегчением, выдав ее замуж за Педро, своего кузена… Неужели все это происходит на самом деле?
Она не могла поверить, что старая Сесиль, шепчущая ей на ухо слова утешения, успокаивающая, говорящая ей ласковые словечки на немыслимом жаргоне, приходится ей родной бабкой. Еще меньше ей верилось в то, что она теперь – рабыня, собственность доньи Инес! Нет, тысячу раз нет! Мариса пыталась произнести это вслух, но бормочущая Сесиль, гладившая ее вздрагивающие от рыданий плечи, отказывалась слушать.
Потом раздалось шуршание юбок Лали, возвращавшейся с чашкой дымящегося отвара. У Марисы не было выхода: она, обжигаясь, осушила чашку одним глотком. Вскоре после этого, все еще всхлипывая и бормоча возмущенные слова, она почувствовала, что ее затягивает сонная трясина, лишающая последних сил. Откуда-то издалека до нее донесся ее собственный голос, изменившийся почти до неузнаваемости:
– Мне нельзя спать! Я обязана…
– Тебе нужен сон, детка. – Последовал горестный вздох. – Обязанности потом.
Бабушка Сесиль была, разумеется, права. Марисе повезло, что ей позволили проспать почти до полудня. Когда она очнулась, оказалось, что настоящий кошмар еще впереди. У нее отняли право распоряжаться собой, превратив в сломленное, беспомощное существо, мотылька с оторванными крылышками.
– Жаль, что все произошло именно так, – ворковала донья Инес своим ничуть не изменившимся медовым голоском. – Тебе следовало выйти замуж за дона Педро, когда он этого хотел, тогда не пришлось бы вытаскивать наружу все это грязное белье. Или ты действительно вообразила, что я позволю тебе отобрать у меня «Конграсиа»? Тебе, наглой девчонке, объявившейся здесь через столько лет? Оставалась бы во Франции, на худой конец в Новой Испании, у дяди. Наверное, ты и сама теперь так считаешь?
В темной комнате ее карие глаза казались зелеными, как у кошки; она и щурила их, как кошка, готовая замурлыкать. Словно намеренно подчеркивая разницу в их положении, Инес развалилась на диване с шелковой обивкой и наслаждалась вынужденной неловкостью стоящей перед ней молодой невольницы с кандалами на руках и ногах, в которые она сама приказала ее заковать.
Когда они остались одни, Инес снизошла до того, чтобы принести ей свои извинения.
– Понимаю твое потрясение. Но я сделала это для твоего же блага, во избежание попыток бегства и неминуемого наказания: ведь мне пришлось бы покарать тебя, хотя бы ради сохранения порядка.
Мариса не сводила с нее своих золотистых глаз, в которых ровно ничего нельзя было прочесть, и молчала. Инес не услышала от нее ни слова после того, как падчерица бросила ей в лицо:
– Вы отлично знаете, что все это ложь. Рано или поздно правда выплывет наружу, как бы вы ни старались ее скрыть!
Желая лишить Марису самообладания, Инес произнесла безжалостным тоном:
– Теперь ты – рабыня! Моя рабыня! Неужели не ясно? Ты, естественно, не желаешь с этим мириться, но доказательства в моих руках. Я уже доказала это господам, побывавшим здесь вчера вечером, или ты не запомнила их, впадая в истерику? Но это еще не все. Поскольку твой отец, обожая Дельфину, не удосужился ее освободить, прежде чем она отбыла с его женой во Францию, то ты родилась рабыней. Таков закон Луизианы. Почему он так торопился выдать тебя замуж до твоего возвращения? Я, правда, надеялась, что всего этого удастся избежать. В конце концов, ты почти белая. – Она засмеялась и томно потянулась. – Тебе известно, что его жена была сводной сестрой Дельфины? Судьбе было угодно, чтобы сестры в одно и то же время произвели на свет детей – девочек. Поэтому ты пошла в эту семейку цветом волос и кожи. Правда, видывала я в Новом Орлеане цветных и посветлее тебя! Твой отец припрятал железный ящик с личными бумагами, но я его нашла. А уж когда тебя узнала тетушка Сесиль…
– Как она могла меня узнать, если не видела с раннего детства? – Мариса не собиралась отвечать, но кошачья самоуверенность Инес вывела ее из себя. – Она так стара, что готова поверить всему, что ей ни наболтают, главное – повторять эту болтовню почаще. А бумаги нетрудно подделать или подменить. Сколько вы платите старикашке, именующему себя судьей, чтобы он подтвердил под присягой подлинность этих документов? Дельфина была мне ближе, чем родная мать, и обязательно открыла бы мне правду…