Луна опускалась все ниже; Марису уже тошнило от качки на прогулочном кораблике. Не меньшую тошноту вызывал у нее разговор ее тюремщиков, обсуждавших ночные увеселения.
– Ох, и порезвятся они сегодня! Все это придумала герцогиня. Жаль, что нам выпал черед дежурить, верно, Хорхе?
– Сам знаешь, как щедры они бывают, когда натешатся добычей. Ничего, мы свое еще возьмем.
Один из стражников понимающе загоготал. Заметив дрожь Марисы, он заботливо набросил ей на плечи одеяло.
– Не хватало только, чтобы ты простудилась! Можешь полежать на подушках и отдохнуть. Ты еще успеешь поразмяться.
Она закрыла глаза, не желая смотреть на холодные, безжалостные звезды в небе. Слишком они напоминали ей жестокие, насмешливые глаза ее обидчика! «Дельфина!..» – пронеслось у нее в голове. Впрочем, Дельфины давно уже не было в живых: она погибла, отдав себя на растерзание стае лютых зверей, чтобы спасти ее, – и ради чего?.. «Я согрешила, – обреченно подумала она, – и это кара за грехи. Права была мать Анжелина: сколько раз она предостерегала меня от упрямства и своеволия, сколько раз говорила, что мне недостает смирения, необходимого для монашеского служения! О, если бы я не пренебрегала ее словами…»
Теперь она попала в уготованный для нее ад. В этом аду пылали факелы, раздавались пьяные голоса и плеск весел, ей в нос ударял терпкий винный запах, а в лицо глядели глаза самого дьявола, только не красные, как раскаленные уголья, а мерцающие серебром…
У нее отчаянно болели и отнимались ноги и руки, кисти потеряли чувствительность, как и сознание, оцепеневшее от предстоящего ужаса.
«Если бы я сейчас вскочила и крикнула, кто я такая на самом деле, мне бы никто не поверил. Все бы только развеселились еще больше. Боже, помоги мне!»
До слуха Марисы донеслись голоса, обсуждавшие ее, словно ее не было рядом.
– Глупенькая! На что она рассчитывала?
Капризный голос, принадлежавший, как ей уже было известно, королеве Испании, ответил на это:
– Не понимаю, почему она не дает вам покоя? Все цыганки друг друга стоят, а эта к тому же оказалась воровкой…
– Она отличается от остальных. Наверное, ее отец был кастильцем. Взгляните на ее волосы! А как молода!
– Какая разница? Такие, как она, к четырнадцати годам успевают пройти огонь и воду.
– Так или иначе, наш гость определенно не может от нее оторваться, не так ли, сеньор? Раз у каждого из нас, кроме него, уже есть пара, справедливость требует, чтобы он сам подобрал спутницу себе по вкусу.
– Я полагала, вы успели натешиться такими, как она, в Новом Свете! – отрезала Мария-Луиза. – Или в вас сидит пират, всегда жаждущий добычи и пренебрегающий добровольным подношением?
– Увы, мне недостает романтичности пирата. Я всего лишь обыкновенный капитан, которому известно, как опасно бывает подплывать слишком близко к богатой неприступной крепости. Опыт научил меня довольствоваться подарками поскромнее.
– Наподобие английского судна, захваченного вами по пути сюда? Воистину, капитан, вы проявляете излишнюю скромность!
Королева, впрочем, снова заулыбалась. Мариса силилась понять, о чем идет речь и действительно ли ее обидчик – пират. Она была готова этому поверить. Сбросив тяжелый темный плащ и расстегнув сюртук, он предстал перед всеми в белой сорочке. Его одежда отличалась от одежды остальных мужчин на корабле большей простотой, но была тем не менее хорошо пошита и очень ему шла. Когда он скрестил свои длинные ноги, она увидела, как сияют его ботфорты.
Легко взбежав на борт и усевшись с ней рядом, он ни разу не дотронулся до нее, однако тепло его тела постоянно напоминало ей о его присутствии. Как он намерен с ней поступить? Нет, лучше не думать об этом. Ей хотелось, чтобы судно дало течь и затонуло, отправив их всех ко дну. Подобный конец казался ей бесконечно предпочтительнее, нежели то, что ее ожидало.
Пассажиры пили вино, разлитое на сей раз по драгоценным бокалам, каждый из которых отливал неповторимым оттенком. Не дожидаясь, чтобы ее поили насильно, Мариса послушно прихлебывала, забившись как можно дальше в угол. От вина у нее сначала пошла кругом голова, потом ее стало неумолимо клонить ко сну. Ей успели развязать руки, и она без устали терла изрезанные запястья холодными как лед пальцами. Ее мучило дурное предчувствие, однако усталость брала свое. Как ребенок, утомленный переживаниями и слезами, она подобрала под себя босые ноги и уснула. Один раз она встрепенулась: оказалось, что на нее накинули теплый плащ, после чего она ощутила тесные объятия, которые не ослабевали, несмотря на сонный дурман.
Как странно! Ей снилось, что ее тащит куда-то пират зловещего облика, в чалме и с черной повязкой на одном глазу. Он собирался заставить ее пройти по узкой дощечке, но вместо ледяной воды она ухнула во что-то мягкое и приятное. Здесь было так уютно, а ей так хотелось спать! Она слышала голоса неподалеку, но не могла различить смысл беседы.
– Что это значит, хотелось бы мне знать?
– А что это может, по-твоему, значить? Она угодила этим вечером прямо мне в лапы, и все обернулось как нельзя лучше. У меня нет желания превращать премьер-министра в своего лютого врага. Будь добр, пригляди за ней. Внизу расставили игорные столы, а мне бы не хотелось, чтобы она улизнула, выпрыгнув из окна еще до моего возвращения.
– Выходит, теперь вы усыпляете женщин, прежде чем ими овладеть?
– Не донимай меня своим кальвинистским брюзжанием, Дональд! Она не усыплена, а просто пьяна. Если она проснется, дай ей перекусить. И помоги мне снять этот чертов плащ!
– Особы королевских кровей – неподходящая компания. С кем вы только не якшались с тех пор, как мы оказались в этой проклятой раскаленной стране! А теперь еще затащили в свою постель какую-то девчонку! Чем вас не устраивали зрелые дамы, по очереди бросавшиеся вам на шею?
– Ради Бога, прекрати свою проповедь и позволь мне следовать к вечному проклятию собственной дорогой.
Дверь захлопнулась с такой силой, что Мариса задрожала во сне, неразборчиво бормоча. Все случившееся с ней в последние несколько недель и полностью изменившее ее жизнь подействовало на нее как смерч; когда к усталости примешалось вино, она окончательно потеряла ощущение времени.
Когда она очнулась, в окно уже просачивался бледный свет зари. Откинув простыни, она ощутила утреннюю прохладу. Веки оставались настолько тяжелы, что она не могла их разомкнуть, все тело ломило. Но стоило ей пошевелиться, как навалилась тяжесть, прижавшая ее к кровати.
– Значит, ты еще здесь? Могла бы воспользоваться перерывом и раздеться. Черт, я слишком пьян и утомлен, чтобы возиться с одеждой, моя золотая бабочка.
Она услышала звук разрываемой ткани, но ужас сковал ее, лишив дара речи. Проще всего оказалось притвориться, что она по-прежнему спит и что все это происходит не с ней. По ее обнажившемуся телу заскользила мужская ладонь, до слуха донесся его хриплый голос: