К этому времени Мариса окончательно перестала его бояться. Он был всего-навсего испорченным стариком со склонностью к молодым мужчинам; шевалье, которого он поселил у себя еще мальчишкой, был предан ему как собака. Она успела разобраться в истории его брака, чтобы пожалеть бедную женщину, скончавшуюся в этом доме, – мать Доминика, загадочную Пегги, которую она прежде считала любовницей герцога.
О симпатии к герцогу Ройсу не могло быть и речи, однако у них имелось нечто общее, и звалось оно ненавистью. Поэтому она нашла в себе силы хладнокровно ответить ему:
– Ни я, ни Филип не являемся бессловесными животными, чтобы спариваться по сигналу вашей светлости. Если мне предстоит поддаться соблазну, то я бы попросила вашего дозволения самостоятельно избрать для этого время и место. Что касается счета времени, который вы ведете, то у меня всегда остается страна, в которую я могу вернуться.
Он удивил ее, закашлявшись, что означало у него смех.
– Настаиваете на своих условиях? Хорошо, согласимся на них. Хотя, будь у меня побольше сил, я бы постарался, чтобы все устроилось по-моему. Филип нуждается в поводыре – или, если хотите, в проводнике. У моего брата недостает характера. Я вынужден рассчитывать на вас с вашей практической жилкой и здравым смыслом, милая. Мой верный Морис скоро поедет в Лондон. Известно ли вам, что он ярый роялист? Возможно, он возвратится с добрыми вестями.
Мариса не знала, является ли последнее заявление завуалированной угрозой, и уговорила себя ничего не опасаться. После герцогского дома Лондон станет для нее глотком свежего воздуха! Филип как будто разделял ее ожидания: без дяди он сразу становился беззаботным молодым человеком, каким был в начале их знакомства. Она подозревала, что герцог делал ему такое же бесстыдное предложение, и гадала, каким был ответ Филипа…
Уже на следующий день, уносясь в карете прочь от крутых скал Корнуолла, оставшихся в ее памяти почерневшими старческими зубами, и от вечных туманов, Мариса не могла себе представить, что все эти разговоры имели место в действительности. Она торопилась обо всем забыть и просто наслаждаться жизнью. «Как я устала быть марионеткой в чужих руках! – думала она по дороге в Сомерсет, а оттуда – в Лондон. – Отныне я буду принадлежать только себе самой».
Однако это решение было легко принять, но очень трудно выполнить. В Лондоне Марису ждало сразу несколько сюрпризов.
Первый сюрприз именовался бароном Лидоном. Папаша Филипа, долго закрывавший глаза на существование Марисы, на следующее же утро после ее возвращения в Лондон нанес ей визит и, рассыпаясь в любезностях, уведомил, что его брат, сиятельный герцог, распорядился предоставить Марисе свой роскошный лондонский особняк. Кроме того, на ее имя был выписан банковский чек, превращавший ее в обладательницу колоссальной суммы. Отныне отпадала необходимость пользоваться тетушкиным гостеприимством: виконтесса Стэнбери становилась состоятельной дамой, пользуясь помощью некоей миссис Уиллоуби, благородной дамы, оказавшейся волею судьбы в стесненных обстоятельствах.
Не успела Мариса оправиться от первой неожиданности, как перед ней выросла леди Хезер Бомон, сестра Ройса и тетка Филипа, предложившая ей свою помощь в устройстве.
Напрасно она мечтала ни от кого не зависеть! Рассчитывать на тетушкину помощь более не приходилось: Эдме, изумленная богатством, свалившимся на племянницу, настоятельно советовала ей не противиться судьбе.
– В конце концов, дорогая, разве все это не принадлежит тебе по праву? Ты настоящая виконтесса Стэнбери, и, как я поняла со слов де Ландри, этот титул подразумевает осязаемое подтверждение. Правда, мне не совсем ясно, что подвигло Ройса на такой шаг. Теперь твое положение в свете не вызывает сомнений: перед тобой откроются все двери! Если бы ты только знала, как я рада за тебя! Даже твой отец не станет против этого возражать. Теперь мы сможем ему написать, не боясь упреков старика. Ах, ma chere, – Эдме промокнула глаза платочком, – оставь этот несчастный вид! К чему переживания? Мы будем жить по соседству – какая прелесть!
Мариса хорошо понимала, что означает этот внезапный широкий жест герцога, хоть и не находила сил признаться в этом тете. Таким образом он напомнил ей об их негласном сговоре, об обещании, которого она, в сущности, не давала; он осыпал ее благами, рассчитывая привязать к роскоши. Однако как бы трезво она ни взирала на происходящее, ей было не под силу противостоять волне захлестнувших ее событий.
Имени и влияния Ройса оказалось достаточно, чтобы она была принята во всех кругах, даже самых консервативных. Несмотря на уход Ройса на покой, он оставался влиятельной фигурой в политике; если бы не его внезапный недуг, премьером был бы он, а не Аддингтон.
Ее покровителем выступал отец Филипа, барон Лидон, что тоже открывало перед ней все двери. Даже великосветский законодатель мистер Браммелл скрепя сердце признал, что она достойна наивысшего почтения, и несколько раз выступил ее кавалером в «Олмэке», после чего отпали последние сомнения насчет вхожести виконтессы Стэнбери в высший свет.
В который раз Мариса, несмотря на всю свою решимость, оказалась игрушкой в чужих руках. Она не питала никаких иллюзий по поводу причин внезапной герцогской щедрости. Не питал их и Филип, с некоторых пор надевший на себя маску величайшей сдержанности. Это говорило о нежелании его становиться марионеткой в чужих руках и только укрепило ее в симпатиях к Филипу.
А между тем она уже начала тяготиться скукой светской жизни. Одно дело – вхожесть в знатные дома, и совсем другое – путы условностей. Она смертельно устала от роли модной леди и была только рада, когда Филип, смущаясь, напомнил ей об их намерениях, осуществлению которых помешал отъезд из Лондона. Она едва не бросилась к нему на шею. Это произошло во время прогулки верхом в Гайд-парке, когда им удалось ненадолго остаться наедине.
– О Филип! Вы серьезно? Но как?..
Он ответил ей неуверенной усмешкой начинающего конспиратора:
– Ради того чтобы побыть с вами вдвоем, без благонравной миссис Уиллоуби, дышащей нам в затылок, я готов на что угодно! Я сговорился с Салли Рептон, и она пообещала все устроить. Она заедет за вами завтра вечером и привезет к себе, где буду ждать я. Мы отправимся в клуб целой компанией. Если вы, конечно, не передумаете.
– Конечно, не передумаю, какие могут быть сомнения? Я так отчаянно скучаю!
Сославшись на головную боль, она уклонилась от совместного с тетушкой посещения театра на Друри-лейн. Миссис Уиллоуби, видевшая, кто приехал за Марисой, была готова ее выгородить. Покидая дом, молодая леди чувствовала себя вырвавшейся на свободу – восхитительное ощущение. Теперь она ни за что не отказалась бы от рискованного замысла, хотя в карете в момент примерки дамами масок Филип еще раз усомнился в ее решимости:
– Вы хорошенько подумали, Мариса? Все-таки это не просто игорный клуб. Кое-что может вас скандализировать…
– Неужели вы воображаете, что по-прежнему существует нечто такое, что могло бы меня неприятно удивить? Мне случается о чем-то сожалеть, но я уже переступила этот порог. Кому знать об этом лучше, чем вам, дорогой Филип?