Или на вас подействовали таблетки из тех, какими здесь все повально увлекаются?
Она не удостоила его ответом и, как только он отпустил ее, не слишком грациозно плюхнулась в кресло.
— Пол так любезен, что иногда предоставляет эту комнату в мое распоряжение. Я взял на себя смелость заказать ланч, и, уверяю вас, это получше, чем в кафетерии.
Перед Сарой на столе появился бокал охлажденного белого вина, в котором плавали кусочки льда. Рука, подвинувшая к ней бокал, была очень сильной и загорелой, с короткими черными завитками выше запястья. Он носил золотой перстень с печаткой, украшенной мелкими бриллиантами.
Сара поспешно отвела взгляд и судорожно втянула в себя воздух.
— Если бы вы проводили больше времени на воздухе, синьорина Дилайт, и пораньше ложились спать, вы бы не знали, что такое одышка.
Сара взвилась:
— А вам-то что? Какое вы имеете право лезть ко мне со своими советами?
Тащить меня сюда против моей воли?
— Признайтесь, после того, как мы расстались вчера вечером, вы предчувствовали, что это так не кончится. Бросьте, Дилайт, не будем доводить наши небольшие разногласия до крайности. Я сделал ход, теперь ваша очередь.
— Он начал перебирать длинными смуглыми пальцами кудряшки у нее на затылке, не давая ей отвернуться.
Сара сидела, широко открыв глаза. Взгляд герцога жег ее в точности, как во сне. Никогда, никогда она не сможет объяснить себе, какая сила заставляет ее сидеть и слушать его. Сарой овладела слабость. В резко очерченном лице Риккардо было что-то беспощадное: она и умирала от страха, и любовалась им.
Неужели он жесток? Почему преследует ее? Что ему нужно?
— Дилайт… — Теперь его взгляд был прикован к ее губам. — Вам дали это имя за ваш чувственный рот. Зачем ходить вокруг да около, теряя драгоценное время?
Он наклонился и закрыл ее рот своим. В нем клокотала страсть. Сара что было сил уперлась в его плечи.
— Прекратите сейчас же! Я вовсе не хожу вокруг да около. И я привыкла, что с моими желаниями считаются. — Тут Сара вспомнила, что она — Дилайт, и добавила:
— Я была бы вам очень признательна, если бы вы убрались к черту!
Он отпустил Сару, но трусливой половиной сознания, еще подвластной ее воле, она не преминула отметить, что Риккардо загородил собой дверь. Как ни странно, ее гневная отповедь нимало на него не подействовала — только позабавила.
— Почему вы все время говорите не то, что думаете?
Она отпрянула, испугавшись, что он опять дотронется до нее, но герцог скрестил сильные руки на груди и отстранено наблюдал за ее движениями.
— Почему вы боитесь ответить мне взаимностью? Я же вижу: вы чувствуете то же, что и я, но, считая себя свободной американской женщиной, вы боретесь с собой, со своими врожденными инстинктами. Я ожидал от вас большей искренности, большей смелости и большего сходства с вашей матерью, синьорина Дилайт! Несмотря на все свои недостатки, ваша мать — настоящая женщина!
Если он рассчитывал ужалить ее, то он ужалил, и достаточно больно, чтобы разбудить дремавший в ней темперамент. Сара вскочила со стула и встала, что называется, руки в боки. Зеркальная стена кабинета Пола Друри отразила немного худощавую, но очень стройную женскую фигурку в линялых джинсах и алой шелковой блузке с короткими рукавами. На бледном лице выделялись пурпурные пятна на скулах; глаза из-за грима казались больше и выразительнее; волосы были сколоты на затылке. Она походила скорее на стройного юношу, чем на зрелую женщину.
— О последствии, вызывая в памяти этот эпизод, Сара без особого успеха гадала, что могло произойти, если бы герцог не перебил ее гневную тираду, изобилующую словами, за которые ей самой было стыдно, но которым Дилайт наверняка поаплодировала бы.
— Ну, а теперь для разнообразия послушай ты меня, самовлюбленный, лживый, презренный…
Он приготовился было слушать со скрещенными на груди руками и терпеливым, слегка утомленным лицом, однако после нескольких выплеснутых на него Сарой «горьких истин» (няня Стэггс несомненно гордилась бы своей воспитанницей) в нем проснулся зверь, готовый прыгнуть и разорвать свою жертву. Сара слишком далеко зашла. Она почти визжала; глаза ее противника превратились в две узенькие щелки; линия рта угрожающе искривилась.
Когда Саре понадобилось перевести дух, он воспользовался паузой, чтобы процедить сквозь зубы:
— Это все, что ты против меня имеешь? — чем привел ее в еще большее негодование.
— Не совсем! — Она залпом осушила бокал и продолжила:
— По правде говоря…
И тут он перебил ее, вонзив хищные пальцы в ее теплые плечи:
— По правде говоря, ты совершенно пьяна. Разве я не видел, как ты выдула вторую бутылку? Может быть, ты и не хотела напиваться, но слишком любишь вино и не знаешь меры. Так вот: хватит! — Он грубо тряхнул ее. — Перестань вести себя, как дешевая проститутка!
Сара была в шоке. Неужели она и впрямь выпила все это вино? И неужели она до такой степени вывела его из себя? Язык уже не слушался ее.
— Я вызову полицию и упрячу тебя в тюрьму за приставания! Ты силой затащил меня сюда, все время оскорбляешь, а теперь еще и… о!..
Он снова тряхнул ее, чуть не сломав ей шею.
— Замолчишь ты наконец? Я к тебе пристаю — это же надо выдумать! Да если бы я хотел тебя изнасиловать, я безо всяких хлопот сделал бы это в первый же вечер, прямо в холле. Ясно тебе? Неужели ты неспособна понять, когда за тобой ухаживают? Или тебе в голову приходит только одно — потому что ты предпочитаешь более прямолинейные методы?
— Не смей! — прошипела Сара. Он замолчал, потом приблизил свои губы к ее губам и передразнил:
— «Не смей!» Пожалуй, есть только один способ заткнуть тебе рот — мы оба знаем, какой.
К неслыханной дерзости его поцелуев прибавилось еще одно, новое унижение: он прижал Сару к своему мускулистому, напрягшемуся телу, и она ощутила у себя между ног… то, что он хотел, чтобы она ощутила. Что-то твердое вжалось в нее, вызывая первобытный ужас, смешанный с изумлением. Риккардо цепко держал ее своими стальными руками.
Было несколько мгновений слепой, нерассуждающей паники, когда Сара почувствовала себя порабощенной, угорающей в огне его страсти, пополам с яростью. Она безуспешно колотила его, испытывала дикое желание разодрать ногтями его грудь под безукоризненным пиджаком. Потом пришло успокоение, почти готовность уступить.
Уступить? Дилайт, несомненно, уступила бы — нашептывали дьявольские, циничные голоса изо всех уголков ее подсознания. Что это такое — сжимать мужчину в объятиях, прижать к груди эту гордую голову? Каковы на ощупь его черные волосы?