— Что ты хочешь, чтобы я сказала?
— Правду — для разнообразия. Почему ты так часто лжешь?
— Разумеется, потому, что ты этого ждешь от меня. Если я скажу правду, ты все равно не поверишь, так что…
Сара сама удивилась, как ровно и почти отрешенно звучал ее голос.
Она пожала плечами и с новой силой ощутила тяжесть его рук у себя на предплечьях.
— Ну, а теперь, раз уж мы начали этот откровенный разговор, почему бы тебе все-таки не попробовать говорить правду? Даю гарантию, что ты меня ничем не удивишь, — прежде чем продолжить, он легко коснулся губами ее губ.
— К примеру, я почувствовал, что между тобой и Анджело что-то произошло, некий сговор.
— А? — еле слышно переспросила Сара и услышала в ответ рычание:
— Да-да, я говорю о том самом Анджело — с мотоциклом, спрятанным в кустах… какой марки?
— Кажется, «хонда». Да. По-моему, он довольно смышленый. Может быть, даже добрый. Все время смотрел на синяк у меня на лице. Я ужасно стеснялась. А ты? Как ты думаешь, Анджело тоже бьет женщин? Если да, то я ни за что не поеду с ним кататься. Наверное, Карло тоже не одобрил бы, как ты считаешь?
— Ты!.. — грязное ругательство, которое ему не удалось удержать, долго еще висело и вибрировало в воздухе, прежде чем Марко снова открыл рот. Карло! Если у тебя есть хоть капелька ума, ты больше не произнесешь это имя, потому что оба мы прекрасно понимаем, что Карло — не для тебя, как и ты не для Карло! Он еще не научился управляться с такой публичной девкой, как ты.
А что до Анджело… Зачем тратить время на бесплодные сожаления? Никогда тебе не кататься на его новенькой «хонде». И вообще ты больше не увидишь его, разве что в мечтах, в своих разнузданных чувственных фантазиях.
— Что за бред ты несешь? Не я, а ты живешь в каком-то фантастическом мире, в прошлых столетиях, когда женщины были рабынями, которых либо покупали, либо брали силой. Если мне приспичит, я запросто увижусь с Анджело.
По-моему, тогда, в лесу, ты не возражал? Может, ты сам, со всеми твоими пистолетами и угрозами, боишься Анджело и того, что он олицетворяет? Ведь, в сущности, он — твое второе «я». Только он был зачат в любви, а не по обязанности, как… — она вовремя остановила поток слов, способных сдирать кожу, резать по живому и причинять нестерпимую боль.
— Что же ты замолчала? — очень спокойным тоном спросил Марко, но в самом тембре его голоса было нечто такое, от чего у Сары перехватило дыхание. Давай еще поговорим о столь интригующем тебя предмете. Этот Анджело, «дитя любви», которого ты назвала «смышленым» и который знал, кто ты такая… был настолько уверен, что даже пригласил тебя прокатиться… интересно, как далеко?
— Я думаю, — Сара прилагала неимоверные усилия, чтобы у нее не дрожал голос от разнообразных эмоций, в которых ей самой еще предстояло разобраться, — я считаю, нам пора оставить эту тему, Анджело нет до меня никакого дела. Просто он один из фанов мамы Моны. Разве ты не обратил внимания, с каким энтузиазмом он назвал ее несравненной? Я за версту чую преданного маминого обожателя.
— Ах да, наши матери… Твоей, во всяком случае, хватило тонкости назвать дитя любви Дилайт. Дилетта! «О, моя радость!» — спародировал он модную песенку и вдруг перекатился на Сару и, невзирая на запоздалые протесты, устроился у нее между ног. Приподнявшись на одном локте, Марко запустил одну руку ей в волосы, а другой начал ласкать внутреннюю сторону ее бедер, двигаясь с ошеломляющей, сводящей с ума медлительностью.
— Прекрати! Я… Не надо!..
— Замолчи, ради Бога! — свирепо приказал он. — Надо, и ты сама прекрасно это знаешь, маленькая лицемерка! Дилетта!..
— Не смей меня так называть!
— Не называть тебя по имени? Ну, если хочешь, я могу подобрать множество имен, которые бы соответствовали тому, что ты из себя представляешь. Может быть, это станет действовать на тебя возбуждающе?
— Еще меньше, чем изнасилование.
— Я тебя вовсе не насиловал, если на то пошло, — он неожиданно и очень неприятно рассмеялся. — Тебя нетрудно завести. Показать, как?
«Не стоит», — в отчаянии думала Сара, но он все-таки начал. И снова, будто она была тайным мазохистом, ее тело возжаждало его.
— Искусительница! Дилетта! Поцелуй меня так, как целовала бы того, на ком сама остановила бы свой выбор. Человека, который не знал бы, кто ты такая, и позарился бы на твои мягкие, чувственные губы.
Хуже всего было то, что ей действительно хотелось целовать его! Зачем бороться с этим естественным желанием? Потом она опять будет презирать себя за то, что стала тем, чем он хотел ее видеть. Однако в эти мгновения властвовали инстинкты. Поэтому она подняла руки, прижала к себе это страшное и манящее тело и подарила ему поцелуй, которого он домогался.
— Проходили дни один за другим. Сара плыла по течению. Она перестала анализировать свои чувства, заделавшись изнеженной одалиской, для которой сераль — дом родной, а не тюрьма. Почему? Трудный вопрос…
Уступив тому, что она сама считала не чем иным, как похотью, Сара проводила долгие часы обнаженной, греясь на солнышке у себя на террасе и ни о чем особенно не думая. Никто из слуг, даже Серафина, не смел ее беспокоить. Время от времени на нее надвигалась прохладная тень Марко.
Хозяин тени ложился сверху и проникал в нее — под ласковым солнцем и бескрайним небом.
Иногда он приходил, когда Сара принимала ванну, а бывало, и сам относил ее туда. Он перестал обедать у себя в столовой и требовал, чтобы еду приносили в ее покои, и они устраивали совместные трапезы. Иногда Марко затевал разговор, а бывало, просто смотрел на нее — и все. Потом подхватывал ее на руки и укладывал в постель, с удовольствием срывая с нее одежду, делая исключение лишь для своих подарков: красивой золотой цепочки с рубином, достававшей до пупка, и ножного браслета из рубинов в золотой оправе. Что это, думала Сара, символы рабства? Однажды она задала ему прямой вопрос.
Гипноз гипнозом, но она еще сохранила какие-то остатки здравого смысла, которые должны были уберечь ее от окончательного превращения в его игрушку.
— Но ты и есть игрушка, — насмехался Марко, переворачивая ее, разъяренную, на живот и затягивая у нее на шее цепочку. — Почему я не могу причислить себя к легиону других, забавлявшихся тобой? Можешь ты мне ответить?
Сара беспомощно ахала, почувствовав его руку на своей лодыжке; сильные пальцы крепко держали ее ногу, отводя вверх и назад.
— Перестань! Ты, грязное животное! Издеваешься надо мной. Вынуждаешь… Я тебя ненавижу!
— Да? Но не очень сильно, девочка моя!
Это приводило Сару в бешенство — как ни клялась она себе сохранять самообладание. Приходилось признать, что ее тело ждало этого отвратительного, высокомерного самца. Чувства, конечно, были ни при чем. Она и вправду ненавидела этого бессовестного ублюдка, человека без сердца. «Не очень сильно»? Ну, так она… она!..