– Именно это тебе и нужно, – горько пробормотала я. – Думаю, ты постараешься любым способом довести до его сведения все, что случилось… точно так, как раньше.
В глазах Люкаса вспыхнуло зеленое пламя, но он сдержался и по-прежнему спокойно ответил:
– Еще одно из моих омерзительных преступлений, я полагаю? Ну что ж, сожалею, что не могу остаться и защитить себя, правда, думаю, в этом нет особого смысла, поскольку ты уже все решила раньше. Каким же я был идиотом, что пришел сюда!
– Если все это неправда, так и скажи. Если можешь – оправдайся.
– В чем? – холодно осведомился он. – Во всех этих беспочвенных обвинениях, которые ты обрушивала на меня весь вечер, или в том, что произошло сейчас? Будь я проклят, если стану это делать! С самой первой нашей встречи ты осуждаешь меня со слов других! Пора бы уже жить собственным умом, Ро, и, прежде чем судить людей, не мешало бы посмотреть на себя! У каждого есть недостатки, и я по крайней мере никогда не пытался упрекать тебя! Но ты ставишь себя выше всех, словно имеешь на это право… Почему?
Я уставилась на него, сжимая рукой горло, чтобы отогнать тошнотный комок, грозивший задушить. Неужели все, что Люкас говорит, – правда и он действительно считает меня такой?
– Нет… это неправда… ты несправедлив.
– Точно как ты.
Я вся сжалась, пытаясь ускользнуть от этого ледяного, безжалостного голоса. Но молчать не могла.
– Я только хотела знать правду! Разве это так плохо?
К собственному унижению, я почувствовала, как по щекам ползут слезы.
– Ро, – устало пробормотал Люкас, – я уже сказал тебе правду… однажды, но ни к чему хорошему это не привело, так ведь? Независимо от того, что бы я ни говорил, ты по-прежнему начинаешь сомневаться, как только уйду. Значит, мне лучше всего исчезнуть из твоей жизни и держаться как можно дальше! Именно так я и собираюсь поступить!
Я беззвучно рыдала, слезы не давали дышать, застилали глаза, пришлось до крови закусить губу, чтобы хоть немного прийти в себя.
– Почему же ты пришел сюда? Почему?
Люкас был уже у двери, но обернулся, долго смотрел на меня и наконец пожал плечами:
– Это уже не важно. Считай, мне пришла в голову безумная идея… на секунду показалось…
Сердце мое разрывалось от желания умолять его не уходить, не покидать меня. Слишком поздно. Я задала Люкасу вопрос, и он предпочел не отвечать. Возможно, считал, что я и не заслуживаю ответа.
Мне показалось, что он тихо сказал:
– Прости, Ро…
И дверь закрылась за ним и частью моей жизни, а я осталась одна, и рыдания вновь сотрясали меня, грозя разорвать сердце. Я была так поглощена собственной бедой, что даже не удивилась, как это Люкас предпочел пройти через входную дверь, вместо того чтобы исчезнуть через люк, пока Марта не пришла ко мне, беспокойно ломая руки.
Я могла только смотреть на нее сквозь дымку слез, не в силах говорить, а старушка обняла меня, словно ребенка, нуждающегося в утешении.
– Плачь, плачь, – бормотала она по-испански, – может, легче будет. Ах, бедняжка!.. Я знаю, как тяжело быть женщиной, как больно! Ох уж эти мужчины!.. Ничего не понимают, только о себе думают. Я спросила его: «Почему ты пришел сюда словно вор? Для того чтобы снова оставить ее?! Ей и так плохо, хозяин угрожает, кричит, а мистер Марк своими разговорами доводит до слез!» Да-да, я всегда говорила то, что думаю, и Люкас знает это!
Повернув голову, я удивленно взглянула на нее. Почему не додумалась раньше? Ну конечно, Марта и Жюль подозревали правду! И наверняка слышали все сплетни, а мое поведение только подтвердило их достоверность.
Потеряв всякие силы притворяться, я спросила так хрипло, что не узнала собственного голоса:
– Он… навсегда ушел?
Марта кивнула, неуклюже приглаживая мне волосы:
– Да, сеньорита. Жюль позвал охранника, предложил ему кофе, и, пока они разговаривали, Люкас скрылся. Не беспокойтесь, он себя в обиду не даст. Люкас просил меня приглядеть за вами. «Иди к ней, Марта, – сказал он, – пусть успокоится. Она будет страдать и мучиться, но позже поймет, что все к лучшему, и хорошо, что так кончилось». Матерь Божья, иногда я думаю, мужчины вообще ничего не понимают!
Не могу вспомнить, спала я в ту ночь или нет, только довела себя слезами до оцепенения, несмотря на все усилия Марты утешить меня. На следующее утро, когда еле удалось стащить себя с постели, я не узнала собственного распухшего лица в зеркале. И неожиданно тошнотные судороги так скрутили внутренности, что я смогла только схватиться за столик и стонать, как раненое животное.
Прибежала всполошенная Марта, поддержала голову, пригладила всклокоченные волосы, пока меня выворачивало наизнанку. Мне даже не нужно было встречаться с ней глазами после того, как все кончилось: в сожалеющем взгляде я нашла подтверждение тому, что уже давно подозревала.
– Я беременна.
Лицо Марка побелело от шока, вызванного столь откровенным заявлением. Он приехал навестить меня сразу после возвращения из Лас-Крусеса, и первое, что заметил, – мои красные глаза и измученный вид. Когда он прямо спросил, в чем дело, я не стала лгать.
– Боже, Ровена, ты уверена?
Я взглянула на свои сцепленные руки, а когда подняла голову, заметила странное мимолетное выражение в голубых глазах Марка, но на лице его не отражалось ничего, кроме сочувствия и беспокойства за меня.
– Ты уверена? – повторил он и, когда я кивнула, объявил неожиданно твердо и решительно: – В таком случае остается только одно. Надеюсь, ты сама понимаешь, что именно.
– Марк… – глухо пробормотала я, не в силах стряхнуть с себя апатию, завладевшую всеми чувствами, и ничего не соображая, пока наконец он не сжал мне руки, настойчиво объясняя:
– Мы поженимся как можно быстрее. Нет, Ровена, не стоит спорить. Другого выхода нет – нужно сделать это ради тебя и ребенка. Вы нуждаетесь в защите.
Конечно, я попыталась протестовать, но он отмел всякие возражения, заявив, что главное сейчас – мой будущий младенец. С Люкасом покончено. Он ушел навсегда, так и не дав ответа на мучившие меня вопросы. И что больше всего терзало меня: кто отец ребенка – Рамон или Люкас? Люкас отвернулся от меня, Марк предлагал свое имя, любил меня настолько, что готов был все простить, даже принять чужого ребенка.
Он был прав, другого выхода нет. Пора понять, что миром правит мужчина, а беременная незамужняя женщина, пусть даже очень богатая и титулованная, будет изгнана из общества. Я смирилась с неизбежным и предоставила Марку решать за нас обоих.
Мы должны были пожениться через три дня, провести медовый месяц в Бостоне и вернуться в Нью-Мексико. Марк заявил, что я не должна потерять ничего из наследства, потому что так хотел мой отец. У меня не было ни сил, ни слов, чтобы спорить, особенно когда Марк добавил, что разыскал Хесуса Монтойа, который обещал все разузнать к тому времени, как мы вернемся.