— Я еще могу держаться на ногах. Отойдите. Игра пока не кончена.
Дождавшись, пока врач и Дэвид отодвинутся, Холт слегка повернулся, презрев горячую пульсацию в боку, и снова поднял руку. Уикем беспомощно смотрел в лицо смерти. Пистолет не дрогнул в руках раненого. Ни единым движением — ни трепетом ресниц, ни судорогой губ — не выдал Холт боли, уже подступающей к горлу, всепоглощающей, мучительной, как живое существо, ненасытный зверь, терзающий его с неустанной жестокостью.
Молчание становилось удушливым, туман все более вероломным, хитрым, всепроникающим, глушившим каждый звук, и Холт слышал лишь биение своего сердца и прерывистое дыхание. Большой палец медленно отводил курок, и щелчок в наступившей тишине прозвучал грохотом взрыва.
Губы Уикема беззвучно шевелились, глаза наполнялись отчаянием. Сумеречный свет мягко сиял на пистолетном металле: неяркий, но смертельный блеск.
Холт выжидал. Страх становился все более ощутимым; ядовитая змея, высунувшая свою треугольную головку со смертоносным жалом, неторопливо пробуждалась, гипнотизируя жертву, пока Уикема не начало трясти. Бесполезный пистолет выпал из внезапно ослабевших пальцев и с глухим стуком свалился на траву. Только один выстрел.
Таково правило. И Уикем уже им воспользовался.
— Но я еще не… неудачный выбор, милорд Уикем.
До Холта донесся слабый всхлип, и он неожиданно понял, что Уикем все-таки не выдержал. Наконец-то! Он и без того опозорил себя, выпалив до окончания счета, — теперь же до конца дней будет носить клеймо жалкого труса, рыдавшего под дулом пистолета. Куда лучшая участь, чем он заслуживал.
Неутомимые тени подползли ближе, отсекая боковое зрение, прерывая последние связи с окружающим миром.
Сознание постепенно уплывало, и Холт, ведомый безошибочным инстинктом, спустил курок. Отдача пошатнула его.
Даже этого довольно слабого удара оказалось достаточно, чтобы он снова опустился на колени и выронил пистолет.
Вокруг взорвалась какофония звуков, слившихся в неразборчивое жужжание и свистящий гул.
Откуда-то в пылающий мозг проникло смутное сожаление о том, что он не успел попрощаться с бабушкой. Она достойна лучшего обращения со стороны внука.
Теперь тени жадно поглощали его, серое наливалось чернотой, завладевая им, несмотря на ослабевающее сопротивление. Последним, что донеслось до Холта, был голос Стэнфилла, зовущий его по имени, и тут же гигантские океанские волны, с шумом набегавшие на песок, принесли ему желанное забытье.
Прибрежная Виргиния. 1808 год
Резкие, бодрящие ветры дули с Атлантики, принося ароматы соли и свежей воды, скопившейся в устье реки Джеймс; хрупкие пальцы водорослей лежали зеленоватым тонким кружевом на желтом песке и чуть шевелились под вездесущим бризом. Вдоль линии берега шагали сучковатые ладанные сосны, вели хороводы амбровые деревья и шелестели густыми кронами дубы. Топкие болотистые участки по всей дельте реки превращали изрытые неровные берега в цепи небольших прудов, в которых так и кишела водяная живность, а голубоватые пики пондетерии украшали обмелевшие притоки.
Семнадцатилетняя Амелия Кортленд стояла по колено в воде, крепко сжимая сачок на длинной ручке. Бесформенные коричневые юбки подоткнуты за кожаный ремень так высоко, что открывают бедра. Сведя в одну прямую линию густые брови, она уставилась на воду, покрытую зеленой ряской, облепившей босые ноги. Пологие берега заливчика с соленой водой поросли жесткими травами. Тут, на глубине, скрывались синие крабы, и следовало быть начеку, если хочешь выследить добычу.
Легкая рябь определила норку, где скрывалось членистоногое. Девушка, нагнувшись, зачерпнула сачком, послала животное в ловушку с легкостью опытного ловца и, торжествующе улыбаясь, подняла сеть на поверхность. Рассерженные крабы громко скребли длинными клешнями друг о друга.
— Так и знал, что найду тебя здесь, — раздался юношеский басок, и Амелия без всякого удивления подняла глаза на брата. Ветер трепал черные кудри, такие же смоляные, как ее собственные, знакомые черты казались чуть огрубленной копией ее собственных, тех, что она изредка видела в зеркале.
На губах девушки заиграла легкая улыбка.
— Еще немного, — заметила она, с трудом взмахнув тяжелой сетью, — и партия готова на продажу.
Кристиан, не отвечая, ступил в воду, чтобы помочь сунуть сеть, набитую крабами, в плавучий садок, привязанный в тростниках. Закончив работу, он вышел на берег, чтобы заглянуть в корзинку из ивовых прутьев, изумленно вскинул брови и покачал головой. Улыбка вмиг преобразила хмурого мужчину в беззаботного юнца.
— Да у тебя куда больше крабов, чем у мастера Ковинтона с его сотней ловушек.
— Можно подумать, ты не знал, кто из нас настоящий умелец, — отмахнулась девушка, в свою очередь, выбираясь на сушу. Юбки, несмотря на все предосторожности, промокли, и она, высвободив подол, хорошенько отряхнулась, так что во все стороны полетели песок и водоросли.
Влажный коричневый ситец неприятно лип к босым ногам. — Кроме того, мастер Ковинтон предпочитает приятное ничегонеделание упорному труду, особенно когда дело касается его самого.
— Ты весьма строго судишь о бедняге, — фыркнул Кристиан.
— И ничуть не преувеличиваю. А ты, чем болтать, помоги лучше рассортировать крабов. Найдутся несколько и с мягкими панцирями.
Брат и сестра принялись дружно отделять синих крабов, уже начинавших сбрасывать панцирь, от тех, что только готовились это сделать. Аккомпанементом служил приглушенный стук клешней, ударявшихся друг о друга, когда животные пытались удрать.
— Взгляни на них, — засмеялся Кристиан, — тянут своих же собратьев обратно в садок. Едва одному удается выбраться наверх, другие тащат его вниз.
— Совсем как некоторые мои знакомые, — вздохнула Амелия и, встав, вытерла руки о юбки. Снова наступила тишина. Над головами изящными белокрылыми стрелами метались чайки, подхваченные воздушным течением. Резкие гортанные крики разносились далеко вокруг.
Мир и покой снизошли на землю: весьма редкое явление в окрестностях деревушки Ньюпорт-Ньюс. Все здесь было знакомым, вплоть до последней детали унылого пейзажа. Хоть что-то постоянное в ее бурной, запутанной, полной неудач жизни!
— Тебя послали за мной? — бросила она, поворачиваясь.
— Мистрис Ковинтон считает, что юной леди неприлично бродить одной, без сопровождения. Что скажут люди?!
Амелия снова фыркнула и вполголоса выругалась. Совершенно непристойное поведение, наверняка вызвавшее бы заслуженный упрек мистрис Ковинтон.
— Последнее время мне не часто удается бродить одной. Кроме того, люди всегда находят, о чем судачить. Обо мне. О тебе. О маме и папе…
Слова ее словно потонули в неловком молчании: рана была еще слишком свежа, и всякое упоминание о родителях причиняло новую боль. Атмосферу несколько оживило хлопанье крыльев цапли, охотившейся за рыбой в приливном озерце. Громкий всплеск послал по воде крошечные волны, и цапля вынырнула в нескольких ярдах от берега с рыбой, извивавшейся в клюве. Еще мгновение — и птица взмыла в воздух.