И прежде чем она смогла понять, в чем дело, или выразить какой-то протест, он пожал ей руку в такой предостерегающей манере, что она подавила первое импульсивное побуждение отбросить его руку прочь.
Затем Николас продолжил, все так же лениво растягивая слова:
Я уверен, что можно вполне положиться на такого благоразумного друга, как вы, леди Актон, и скажу вам, что леди Трэйверс, которую можно с полным основанием назвать самым близким моим другом и наперсницей, подвергает меня ежедневным наставлениям и советам, и все на ту же самую тему.
После этих его слов даже леди Актон слегка приоткрыла, рот, на несколько мгновений лишившись дара речи, в то время как он спокойно продолжал лицемерить, и это заставило Алексу глубоко вздохнуть, чтобы с большим трудом подавить свою ярость.
— О, я надеялся, что хоть вы станете моей союзницей, но, поскольку обнаружил теперь ваше численное превосходство, мои дорогие леди, а вы решили, что я должен как можно скорее обручиться, чтобы стать образцом всех мужских достоинств, как я могу с этим спорить? Мне остается лишь надеяться, что я не разочарую ваших ожиданий!
Презренный, лицемерный ублюдок! Пока она отчаянно искала подходящие слова, чтобы выразить все, что она чувствует, он с силой сжимал ее нежную руку, заставляя стоять рядом с собой и улыбаться искусственной, вымученной улыбкой, слушая, как он извинялся перед леди Актон за то, что они вынуждены покинуть ее, поскольку он обещал довезти леди Трэйверс и ее новые шляпки до площади Белгрейв.
К тому времени, когда он подсадил ее в карету, проделав все это с фальшиво преувеличенной вежливостью, после чего и сам устроился рядом с ней, Алекса уже была готова зарыдать от еле сдерживаемой ярости. Если бы не условности, если бы не толпа людей на Барлингтон-Аркэйд, если бы не присутствие ее кучера и лакея, ну тогда бы она посоветовала ему нанять себе экипаж или пойти пешком! Одно воспоминание о выражении лица леди Актон, с которым она посмотрела им вслед.
О, Боже! Как он мог сказать все это? Ведь леди Актон — одна из самых отъявленных сплетниц в городе!
Как только экипаж тронулся с места, она повернулась к нему, похожая на фурию, и ее голос задрожал от праведного гнева:
— Ты соображаешь, что ты наговорил? А что она может об этом подумать, Боже мой! Леди Актон — это… А выражение ее лица, когда ты заговорил в этом доверительном тоне… Ты знаешь, что ты сумасшедший? Неужели ты не думаешь о последствиях ни для себя, ни для своей обрученной? Что… Этот взгляд! Она даже онемела! Ее…
Пока Алекса пыталась справиться с гневом, она заметила, как украдкой он взглянул в ее сторону и усмехнулся злой, почти мальчишеской усмешкой. Это окончательно вывело ее из себя, и она разразилась истеричным смехом, совладать с которым оказалось довольно трудным делом, поскольку при каждом таком усилии она вспоминала выражение лица бедной леди Актон и вновь начинала хохотать, а слезы уже вовсю катились по ее щекам.
После такого смеха у нее всегда начиналась икота, а разве можно вести себя с достоинством, когда ты икаешь? Разумеется, только поэтому она не смогла запротестовать или вырваться, когда внезапно обнаружила, что Эмбри сидит уже не напротив нее, а рядом; хуже того, он схватил ее в объятия до того фамильярно, что этому даже не было названия.
И это происходило средь бела дня, на Риджент-стрит с ее оживленным движением экипажей и снующей толпой! Если б только она могла упасть в обморок так же легко и убедительно, как это умеют делать некоторые женщины, то, вероятно, не преминула бы этим воспользоваться. Доведя ее до истерики, он тем не менее мог хотя бы опустить занавески на окнах, но не сделал даже этого. А потому к вечеру этого дня не только леди Актон, но и все остальное общество уже, без сомнения, будет жужжать слухами и самыми невероятными домыслами. Невыносимо! И, кроме того, у него такой вид, словно его это совсем не касается, сердито подумала Алекса и сделала запоздалую попытку освободиться, сердито зашептав ему:
— Нет необходимости пользоваться своим преимуществом… остановись!
Ты свалишься со своего места, если я не удержу тебя, слышишь, ты, глупая и упрямая женщина… А все, что я пытаюсь сделать, — это осушить твои слезы моим последним чистым носовым платком — черт бы его подрал! — и прекрати наконец задыхаться, словно рыба, вытащенная на берег, успокойся… Ты слышишь меня? — Его голос был жестким и настойчивым, под стать его рукам, когда он принялся грубо вытирать лицо Алексы, чуть не обдирая ее нежные щеки. Но новый всплеск ее бессвязных речей был вызван не этим, а все теми же раздражением и яростью.
— Рыба?.. Как ты смеешь! И я вовсе не задыхаюсь… Прекрати, иначе ты сдерешь мне кожу с лица, животное! Ой!.. — раздраженно завопила Алекса, чувствуя на себе любопытные взоры из соседнего экипажа, в котором находились не только близнецы-виконты Селби и Ровель, но и старая герцогиня, поднявшая свой лорнет, а также две молоденькие племянницы виконтов — Ианта и Филиппа. Это были сестры Элен, которые также являлись наполовину и ее сестрами, запоздало подумала Алекса и едва не разразилась новым приступом неконтролируемого смеха, увидев выражение, написанное на их лицах.
Должно быть, она все же издала какой-то странный звук, поскольку ее расширенные глаза вновь столкнулись с прищуренным взглядом лорда Эмбри, после чего он спросил с небрежным интересом:
— Ты часто подвержена таким странным припадкам? Есть ли какие-нибудь способы их избежать? — И его внезапно потемневшие зеленые глаза с каким-то странным выражением, в котором не было ничего цивилизованного, устремили свой взгляд на ее алые губы, а пальцы приподняли подбородок. Он поцеловал ее с такой яростью и страстью, что у нее перехватило дыхание и она не смогла ни оттолкнуть его, ни даже запротестовать.
— Что за коллекция новых шляп и ботинок вон там, на другой стороне улицы. Ты заметила, мама? — Роджер, виконт Селби, был, как обычно, несколько более сообразителен, чем его брат Майлс. Но к несчастью, самая молодая из его племянниц, Филиппа, была не только весьма наблюдательна, но и обладала на редкость пронзительным голосом, которым мгновенно свела на нет все его попытки быть тактичным.
— Ведь это Эмбри? А я-то думала, что он собирается жениться на Элен, а старая маркиза дает бал, чтобы объявить об их помолвке!
— Разумеется, это не Эмбри, — презрительным тоном ответил Майлс, чем немедленно вызвал на себя быстрый и злобный взгляд Филиппы. — Не хочешь ли ты осмотреть витрины магазинов, Пипа, — примирительно обратился он к ней, — ведь ты собиралась сделать это?
Но тут у него упало сердце, когда его мать опустила свой лорнет и произнесла самым грозным тоном:
— Это леди Трэйверс, я абсолютно в этом уверена, потому что ее волосы не дают возможности ошибиться. Но вот что касается ее спутника…
— Но это же Эмбри, бабушка! — возбужденно подхватила Филиппа. — И он целует ее! Если бы это видела Элен…
Неизвестно, что бы она еще сказала, если бы ее грубо не оборвала Ианта.