Едва Дэвид отбросил журнал, издав презрительное восклицание, зазвонил телефон.
— Дэвид? Это я, Ванда. Дорогой, я хотела тебе сказать, что я все еще сижу в парикмахерской. Ты не сойдешь с ума от возмущения, если я чуточку запоздаю?
Ему пришлось сглотнуть слюну, прежде чем он смог начать отвечать ей. Как хорошо, что ее нет сейчас в квартире, иначе он бы не смог совладать с собой и набросился бы на нее, чтобы снять накопившееся в нем напряжение.
— Конечно, все нормально, душечка. Просто не очень сильно запаздывай. Ты же знаешь, как твой дядюшка ненавидит, когда запаздывают на его званые обеды.
— Да уж, знаю! — Он услышал, как Ванда захихикала. — Дядюшка Солли иногда просто медведь, но на самом деле он душка. Дэвид?.. — И затем — пауза.
— М-м-м?
— Дэвид, я… я так тебя люблю, знаешь? — Она вновь издала нервный смешок, и ему даже стало как-то не по себе — уж больно по-девчоночьи она себя вела. — Господи, я так расхрабрилась, правда? Выболтала это по телефону, потому что боялась высказать это тебе, находясь рядом с тобой. Но, Дэвид… я не хочу, чтобы ты думал, будто я болтаю об этом всем на свете или будто кому-нибудь уже говорила эти слова. Нет, никому. Я просто хочу, чтобы ты знал, что я чувствую.. Я ведь очень доверяю тебе, Дэвид. Полностью.
Она ведь хотела сказать — он-то знал, — что хочет переспать с ним. Он почувствовал, как у него непроизвольно набухло внизу живота, так, что он даже поежился от тесноты брюк.
— Ванда, я надеюсь, ты всегда будешь доверять мне. Я никогда не причиню тебе зла, душечка.
— Я знаю. — Она вздохнула с облегчением. — О, Дэвид, как же я хочу, чтобы нам не надо было идти на этот обед!
— Мне тоже все больше начинает хотеться того же. Может, мы найдем какой-нибудь предлог, чтобы исчезнуть оттуда пораньше? Во сколько тебя ждет дома тетушка?
— О, она совсем не будет беспокоиться, если я буду находиться с тобой. Мы ведь, в конце концов, сможем сказать, что ходили потанцевать? — Ее голос зазвучал взволнованно, в нем чувствовалось напряжение.
Итак, она его любит, думал он после того, как повесил трубку. Черт, но ведь так легко заставить женщину сказать это. Все, что для этого нужно — это грамотно устроить засаду, накрыть ее сачком в нужный момент, а в ее присутствии быть с ней ласковым. За исключением таких сучек, как Ева и Глория… Он прищурился. Хорошенький шок ожидает Глорию сегодня вечером, когда он на публике появится в обществе Ванды, давая всем понять, что имеет почти официальное основание для этого.
Пускай теперь для разнообразия Глория поработает над Говардом; скорее всего, он слишком затянул свои отношения с ней, чтобы привести ее к себе сегодня вечером. Нет, сегодня вечером здесь будет Ванда. Эта ночь будет ночью Ванды…
Все шло так чудесно с момента рождения малыша. Кажется, Ева, наконец, по-настоящему ощутила радость. У нее был Джефф, ее ребеночек, красивый и здоровенький, который должен был подружиться с ее мужем. Все больше наслаждения ей доставляла чувственная любовь с Брэнтом; все приятнее было засыпать рядом с ним, знать с каждым разом лучше и лучше, на каких его струнах заиграть, чтобы получить с ним наибольшее наслаждение.
Они больше не устраивали приемов с тех пор, как они организовали ту вечеринку еще в период ее беременности. Для нее главное значение имело то, что она зажила подлинной жизнью. К этому времени они исколесили весь остров; они могли отправиться в любое место на Земле, если бы им этого захотелось, просто если бы стало ясно, что Еве этого захочется больше, чем наслаждаться пребыванием там, где она жила сейчас. Климат был изумительным, океан — теплый, даже ночью, когда ей больше всего нравилось купаться. Когда у побережья устанавливалась непереносимая влажность и жара, они переезжали в свой второй дом, расположенный в горной местности — это было «бунгало» бывшего чайного плантатора в городке, название которого она никак не могла выговорить, Нувара Элия. Там было поле для игры в гольф, и она начала обучаться играть в него. С удивлением она обнаружила, что у нее просто нет времени для скуки…
Марти прислала Еве вырезку из газеты с сообщением о помолвке Дэвида, и хотя, прочитав эту заметку, она ощутила внутри знакомую боль, она теперь вспоминала о Дэвиде как о ком-то нереальном. Она когда-то любила его. Правда, ведь в самом деле. Или это был условный рефлекс? Любила ли она его в действительности? Я что-то слишком набралась философичности у Брэнта, говорила она себе. Вероятно, я тоже бегу из реального мира. Она порвала заметку, сказав себе, что ее должно больше интересовать, что же поделывает Марти. Снимается. В этих, как там их называют, мягких порнофильмах. Пытается сделать себе имя на этом поприще. Она писала, что скоро собирается во Францию, и, похоже, была очень рада этому. Или для состояния Марти тоже подходит термин «довольна»? Скользит по поверхности жизни, не пытаясь проникнуть вглубь. Лучше уж быть «довольной», чем быть раздираемой между состоянием счастья и несчастья.
И тут неожиданно Брэнт, самый здоровый из всех людей (он ей говорил, что никогда не болеет), подхватил малярию. Из-за собственной неосторожности, успел он сообщить ей перед тем, как его начал охватывать жар. Он не принял таблеток перед тем, как отправиться в то злополучное путешествие по тропам джунглей в погоню за бродячим слоном: отбившись от стада, животное взбесилось и представляло собой большую угрозу для людей. Брэнт ушел в этот поход на три дня, отправившись с двумя своими шри-ланкийскими приятелями — армейским полковником и врачом.
Как раз этого доктора Ева и вызвала, пытаясь подавить поднявшееся внутри нее чувство паники, когда она узнала, что тот живет за шестьдесят миль от них. В этой стране, учитывая ужасное состояние дорог, он будет добираться до них несколько томительных часов.
Она просто боялась поставить Брэнту термометр — жар был настолько силен, что, когда она прикасалась к нему, казалось, что его кожа запылает. Его выгоревшие под южным солнцем волосы обмякли и стали совсем безжизненными, и даже сквозь его бронзовый загар было видно, как горит его лицо.
Он перестал узнавать ее, впервые она увидела его столь беспомощным; его тело сводило судорогами, он беспокойно переворачивался под тонкой простыней, которую она постоянно поправляла на нем. Он смотрел на нее невидящими глазами, с его губ срывалось бессвязное бормотанье, он бредил на незнакомых ей языках. Ей показалось, что он говорил по-итальянски чаще всего, но она точно не разобрала. Она слышала, как он разговаривает с людьми, о которых она никогда прежде не слышала и которых прежде никоща не встречала; неожиданно, когда она склонилась над ним, чтобы удержать на его разгоряченном лбу спадающий пакет со льдом, он начал упоминать имя, которое она никогда от него раньше не слышала.
— Сил, — проговорил он, продолжая беспрерывно повторять это имя, иногда в сочетании с ласковыми словами.
— Сил… Силвия… Кара… Сил, дорогая…
Ева никогда не слышала прежде, чтобы он упоминал какую-нибудь женщину по имени Силвия, она не могла вспомнить, чтобы встречала кого-нибудь с этим именем. Кто она, черт возьми? Кто она Брэнту, что ее с ним связывает?