– Подожди, вырастешь, обретешь кучу обязанностей и, оказавшись на моем месте, будешь вести себя точно так же.

– Нет, не буду! Если бы мама была здесь, она не позволила бы тебе так поступить.

Это был неправильный шаг, и Питер это знал. Но слова соскочили с языка прежде, чем он смог их остановить.

– Как ты смеешь разговаривать со мной таким тоном! – Теперь в голосе отца Питер почувствовал с трудом сдерживаемый гнев. – Как ты смеешь говорить о маме, которая выбрала работу на другой стороне планеты. – Отец схватил сковороду и с досадой выбросил подгоревшую яичницу в помойное ведро. – Ты поедешь с Маргрит. И все тут. А я подумаю о переносе празднования твоего дня рождения на то время, когда ты перестанешь вести себя, как избалованное дитя, и если перестанешь.

Питер взлетел вверх по лестнице. Он не мог справиться с ощущением безнадежности, с чувством несправедливости, которое вздымалось в нем удушливой волной. Оказавшись на лестничной площадке второго этажа, он обернулся и свесился над перилами.

– Я тебя ненавижу!

Это были последние слова, которые он сказал отцу.

Питер не заметил, как вздрогнул отец. Мальчик влетел в свою комнату и так хлопнул дверью, что на ковер посыпалась краска со стены. Он со всего размаху ударил по изголовью кровати и продолжал колотить его до тех пор, пока руке не стало больно. Сдерживая слезы, он прислушивался к хрусту гравия под колесами отцовского автомобиля, но не позволил себе подбежать к окну и крикнуть:

– Папа! Вернись!

ГЛАВА ВТОРАЯ Приключения начинаются

Маргрит была свидетельницей многих споров между отцом и сыном, но никогда не видела Питера таким расстроенным. Она все больше любила мальчика и изо всех сил старалась развеселить его. Во время долгого пути в Дербишир Питеру совсем не хотелось разговаривать. Он уставился в окно машины, а Маргрит в это время пела немецкие народные песни. Питер был слишком поглощен своими мыслями, чтобы увидеть за окном причудливые изгороди из кустов, покрытые инеем; большое стадо коров, сбившихся в кучу; черных грачей, которых можно было бы принять за нарисованных на фоне бледного зимнего неба, если бы не их оглушительное карканье. Стараясь не думать об утренней ссоре с отцом, Питер перебирал игры на мобильнике Маргрит. Его пальцы бегали по кнопкам так быстро и нажимали на них так сильно, что Маргрит попросила его перестать играть, пока он не сломал телефон. Лондон остался далеко позади, и к половине двенадцатого они подъехали к ферме семейства Дайеров.

– Я уверена, что тебе понравятся дети Дайеров, – сказала Маргрит. – Их там шестеро – четыре девочки и два мальчика. Наверняка в этот уик-энд тебе не будет скучно.

– Не будет, – вяло ответил Питер.

– А на обратном пути заедем в Личфилд, там у меня живут друзья. Там же родился доктор Сэмюэль Джонсон.

– Кто?

– Ты должен знать доктора Джонсона! Ты же англичанин! Кажется, он жил в тысяча семьсот каком-то году. Он написал первый… нет, не скажу. Если сам догадаешься, то я сделаю тебе подарок.

– А какой подарок? – уже почти заинтересованно спросил Питер. – То, что доктор Джонсон определил как…

– Значит, это не сладости…

– Нет.

Ферма Дайеров находилась на дне глубокой вытянутой долины, пересеченной изгородями. Вдоль дороги, ведущей к дому, журчал небольшой быстрый ручей. Большой каменный дом выглядел основательно и прочно. С одной стороны дома был виден амбар, рядом с которым возвышалась огромная старая береза. Поблизости больше ничего не наблюдалось, лишь редкий кустарник безуспешно пытался оживить пустынный пейзаж.

– Ферма стоит как будто в пустоте, – сказал Питер. – Как здесь одиноко! Мы сто лет тому назад проехали последний дом – и никакого магазина. Что же они делают, когда кончается молоко или что-нибудь еще?

– Не думаю, что они когда-нибудь волнуются из-за молока! – сказала Маргрит, указывая на пасущихся вдалеке черно-белых коров. – Кроме того, и в городе можно чувствовать себя очень одиноким.

Маргрит остановила автомобиль рядом с запыленным «лендровером», Питер вышел и размял ноги, онемевшие от долгого сидения в машине. Колючий ветер свистел в сухой листве березы, которая одинокой башней высилась над домом. Если бы не этот ветер, то было бы очень тихо. Питер поежился, и не только от холода. Он впервые попал в Дербишир, но пейзаж показался ему знакомым, что было очень странно. У него стало покалывать затылок, будто его погладила невидимая рука.

– Питер, ты в порядке?

– Да… Все хорошо.

Маргрит попыталась пригладить его непослушные волосы.

– Тебе пора постричься.

– Нет, не пора. Я отращиваю волосы, – ответил Питер, снова разлохмачивая свою шевелюру.

Маргрит улыбнулась.

– Тебе уже лучше.

На звук машины Маргрит во двор фермы высыпало все семейство Дайеров. Маргрит была рада увидеть свою подругу, миссис Дайер, они обнялись и без умолку начали болтать на смеси английского и немецкого.

Главой семейства был высокий худой человек с лохматыми рыжими волосами и с таким количеством веснушек, что, казалось, они все слились в одну большую веснушку. Мистер Дайер пожал Питеру руку, и мальчик почувствовал, что ему здесь рады. Рядом с отцом выстроились пятеро детей, самый маленький доставал Питеру до коленки, самый большой – до плеча. Старшим был мальчик Сэм, потом шли девочки близнецы Исси и Элис, затем Сиин. Самая маленькая, Милли, с покрасневшими от холода щеками, еще не очень уверенно держалась на ногах и потому ухватилась за брюки Питера. Вскоре появился шестой и старший из отпрысков этого большого семейства.

Раздался топот копыт, и из облака пыли появилась наездница в сопровождении золотистого лабрадора.

Кэйт была немного выше Питера, жгутики рыжих волос развевались вокруг ее лица, когда она, запыхавшись, слезала с лошади.

– Кэти! – кинулись к ней маленькая Милли и Сиин, и она по очереди высоко подняла их, чтобы потом они спустились на землю, скользя по ее ногам. Не видя еще, что приехали гости, Кэйт сбила с Сэма его шерстяную шапку.

– О, meine liebchen, [1] как же ты выросла! Ты уже почти взрослая! – увидев девочку, воскликнула Маргрит, крепко обняла и поцеловала Кэйт.

Кэйт покраснела, а Питер при этом ухмыльнулся. Он-то как раз понимал, что чувствуешь, когда взрослые, которых ты с трудом вспоминаешь, отпускают какие-то замечания по твоему поводу и лезут с поцелуями. А ты даже не можешь себе позволить тут же вытереть щеку рукавом.

«Почему он так тупо на меня уставился?» – подумала Кэйт и нахмурилась. Маргрит представила их друг другу.

– Привет, Кэйт, – сказал Питер.