Я обрадовался возвращению хозяйки, потому что совсем не хотел выслушивать проповеди, даже от такого человека, как Ньютон. Ибо кем надо быть, чтобы рисковать своим зрением в поисках понимания, что такое свет? Миссис Эллен принесла две кружки эля, и мы выпили его, а затем покинули дом Мерсера. Подумав обо всем, что произошло чуть раньше, я предположил, что алхимические знаки, которые заметил Ньютон, являются предупреждением тем, кто угрожает «сыновьям делания» и их герметическому миру. На это Ньютон дал весьма туманный ответ:
– Мой дорогой юноша, алхимики занимаются поисками правды, а вся правда, согласитесь, исходит от Бога. Следовательно, я не могу допустить, что те, кто совершил убийство, являются истинными философами.
– Но если мы не можем назвать их истинными философами, – не сдавался я, – почему не сказать, что они ложные философы? Мне кажется, что доктор Лав и граф Гаэтано вполне могли пойти на подобное преступление. Тот, кто готов извратить идеалы алхимии ради собственной выгоды, вряд ли побоится испачкать руки чужой кровью. Разве граф вам не угрожал?
– Это была пустая болтовня, – отмахнулся Ньютон.– Кроме того, он угрожал мне, а не бедняге Кеннеди.
– Однако когда мы впервые встретились с ними возле моего дома, – настаивал я на своем, – разве не мистер Кеннеди сопровождал их? И разве они сами не сказали, что недавно побывали в Львиной башне? Обстоятельства складываются таким образом, наставник, что против них имеются улики. Возможно, Кеннеди вел какие-то собственные дела с доктором Лавом и графом и у них возникли разногласия.
– В том, что вы говорите, наверное, есть доля истины, – согласился Ньютон.
– Может быть, если мы попросим их рассказать, где они провели вчерашний вечер, их ответ снимет с них все подозрения.
– Не думаю, что они будут расположены отвечать на мои вопросы, – сказал Ньютон.
Мы снова прошли по мосту, и я купил по дороге немного хлеба и сыра, поскольку успел сильно проголодаться. Ньютон есть не стал, так как его пригласил на обед один из членов Королевского общества – таким способом Ньютон узнавал о достижениях общества, в заседаниях которого он отказывался участвовать до тех пор, пока мистер Хук жив.
– Вам стоит пойти со мной, – сказал Ньютон.– Так что советую сейчас не наедаться. У моего друга всегда превосходный стол, но, боюсь, я не смогу отдать ему дань. Вам придется восполнить этот мой недостаток.
– Так вам нужен я или мой аппетит? – спросил я.
– И то и другое.
Мы отправились пешком в Ньюгейт, и по дороге Ньютон принялся жаловаться на строительство, не приносящее, по его словам, пользы городу. Он сказал, что скоро к старому городу прибавится новый и места для пригородов не останется; будет только Лондон, который быстро превратится в огромную метрополию, пугающее место для тех, кто здесь живет и вынужден мириться с грязью и всеобщим беззаконием. Мне сразу стало ясно, что он совсем не любит Лондон. Хотя он говорил мне, что устал от Кембриджа, мне нередко казалось, что он скучает по тишине и покою университетского городка.
В Уите нас поджидали плохие новости: Джон Бернингем, который делал фальшивые гинеи, подцепил какую-то желудочную болезнь и был при смерти. При таком скопище людей, которые ожидали в Ньюгейте суда или наказания, было немудрено заболеть, а заболевшие часто умирали, поскольку врачи отказывались переступать порог тюрьмы. Но болезнь Бернингема была невероятно мучительной и причиняла ему столь невыносимые страдания, что Ньютон заподозрил отравление. Охранник, стороживший камеру, где находился бедняга, после расспросов моего наставника вспомнил, что Бернингема начало рвать сразу после посещения жены.
– Какое интересное совпадение, – заметил Ньютон, разглядывая содержимое горшка Бернингема, словно рассчитывал найти там подтверждение своей догадки.– Вероятно, она его отравила. Полагаю, у нас имеется быстрый способ это доказать, по крайней мере, себе самим.
– Каким образом? – спросил я и тоже заглянул в горшок.
– Каким образом? Это просто. Если миссис Бернингем покинула свое жилье на Милк-стрит, то она виновна, как Мессалина, а этот несчастный отравлен.
– Не могу поверить, что женщина способна на такое преступление! – воскликнул я.
– Что ж, скоро мы узнаем, кто из нас лучше понимает женщин, – сказал Ньютон и собрался уходить.
– Неужели мы ничего не можем сделать для несчастного Бернингема? – спросил я, задержавшись возле грязной койки.
Ньютон фыркнул и ненадолго задумался. Затем достал из кармана шиллинг и поманил к себе девочку.
– Как тебя зовут, девочка?
– Салли, – ответила она. Ньютон вручил ей шиллинг.
– Получишь еще один, если сделаешь то, о чем я тебя попрошу.
К моему удивлению, Ньютон наклонился к камину и вытащил из него кусок холодного угля, который быстро разбил на маленькие кусочки.
– Я хочу, чтобы ты заставила его проглотить побольше угля, когда он будет есть. Как написано в псалме Давида: «Я ем пепел, как хлеб, и питие мое растворяю слезами» [18] .
Он должен как можно больше есть, пока не умрет или пока не прекратятся конвульсии. Понятно?
Девочка молча кивнула, а у Бернингема снова начался такой сильный приступ рвоты, что мне показалось, будто у него изо рта сейчас вывалится желудок.
– Очень похоже, что уже слишком поздно, – невозмутимо заметил Ньютон.– Но я читал, что уголь поглощает некоторые растительные яды. А я думаю, что этот яд сделан на растительной основе, потому что я не видел крови в его рвоте, и это указывает на что-то вроде ртути, а в этом случае я бы порекомендовал кормить его только белком яиц.
Ньютон кивнул, словно вспомнил нечто важное, но давно забытое. С ним такое часто бывало. У меня сложилось впечатление, что его разум подобен огромному дому, комнаты которого набиты самыми разными вещами, но поскольку он их редко посещает, то сам удивляется знаниям, накопленным им в жизни. Я сказал ему об этом, когда мы шагали по Чипсайд к Милк-стрит.
– Главное, что мне удалось понять, – сказал Ньютон, – так это то, как мало я знаю. Иногда я кажусь себе ребенком, который играет на берегу моря. Я перебираю красивые камушки и раковины, а передо мной катит свои волны бескрайний океан истины.
– Нам и в данном случае еще многое предстоит узнать, – заметил я.– Но у меня сложилось впечатление, что очень скоро выяснится нечто важное.
– Наверное, вы правы.
Что касается меня, то я мог бы и дальше существовать без тех открытий, которые мы сделали. Очень скоро оказалось, что никакая миссис Бернингем или особа, похожая на нее, никогда не проживала в доме на Милк-стрит, к которому тридцать шесть часов назад ее подвезла карета Ньютона.
– Теперь я припоминаю, что она так и не вошла в дверь, – проворчал Ньютон.– Нельзя не восхищаться дерзостью этой девки.