В комнату быстро вошел доктор Муллен.
— Привет, девочки. Миранда, возможно, я нашел решение нашей проблемы.
— Что именно?
— Я попытаюсь спасти вас обеих.
— Как?
— Я пересажу тебе часть ее печени. А половина останется у нее. Печень — это орган, который может восстанавливаться. Если мы пересадим тебе половину здоровой, идеально совместимой с твоим организмом, она вырастет до нужного размера. А потом я вылечу вас с помощью генной терапии. Короче, это может сработать. Конечно, вариант для тебя рискованный, но Десять в этом случае останется в живых.
— Тогда так и делайте, — без колебаний ответила я.
— Но я должен получить разрешение твоих родителей.
— Скажите им, если они не согласятся, то, возможно, и получат выздоровевшую дочь, но ненадолго. Я убегу или покончу жизнь самоубийством. И всю вину возложу на вас.
— Интересно, — пробормотал доктор Муллен. — Агрессивность. Решительность. Я и не знал, что у тебя есть эти черты характера.
— Значит, лабораторная крыса преподнесла вам сюрприз? — саркастически заметила я.
— Да, — согласился он.
— Видишь, — улыбнулась Эмма. — Ты — Миранда. Так что тебе следует беспокоиться о своей личности не больше, чем любому из нас.
Доктор Муллен между тем делал пометки в своем блокноте.
— Очень интересно, — бормотал он про себя. — Совершенно неожиданно.
— Он ведет себя совсем, как сумасшедший ученый из фильма, — заметила Эмма, когда доктор Муллен вышел.
— А может быть, он — клон сумасшедшего ученого? — предположила я.
— Вполне возможно.
Эмма отправилась домой, родители тоже уехали, а я лежала в постели и размышляла. Завтра мне предстоит операция. Страха я не испытывала. Наверно, я была слишком расстроена, чтобы бояться. Ты к чему-то привыкаешь, кем-то себя считаешь, а потом оказывается, все совсем не так.
Однажды я смотрела интервью с Кристофером Ривом. Я еще тогда подумала, кем он себя ощущает? То он на экране Супермен, а потом становится обычным человеком. Наверно, иногда сам путает, кто он на самом деле. Но он, по крайней мере, появился на свет естественным путем. А не был создан из разных деталей, как какой-нибудь компьютер. Ужасное ощущение! Возможно, Эмма в чем-то права. Все мы несем в себе ДНК, с которой появились на свет. Откуда я знаю, когда принимаю какое-то решение: я принимаю его по своей воле или оно запрограммировано? И есть ли в этом разница?
Дверь открылась, и вошла Джин с моим снотворным. Она была не одна, с ней была Десять, одетая в длинную белую ночную рубашку.
— Привет, — удивилась я.
— Привет.
— Она хотела повидать тебя перед операцией, — сказала Джин. — Я решила, что ты не будешь против.
— Конечно нет.
Джин положила мои таблетки на ночной столик и пододвинула к кровати большое кресло, в которое уселась девочка.
— Я как раз придумала имя для тебя, — сказала я. — Настоящее имя. Ты будешь Ариэль.
— Что это такое?
— Такой сказочный дух. В пьесе «Буря». Он помогает спасти Миранду. Это имя очень подходит для тебя.
— Но я девочка.
— Это не важно. Тебе нравится новое имя?
— Да, пожалуй, — кивнула она, улыбнувшись мне.
— Ты очень смелая, раз готова пойти на такую операцию, — сказал я.
— Как раз об этом я хочу поговорить с тобой... — заговорила она. Ее лицо стало серьезным.
— В чем дело?
— Я хочу, чтобы ты взяла всю мою печень. Так для тебя будет гораздо безопаснее.
— Но не для тебя!
— Я нахожусь здесь лишь для того, чтобы принести пользу тебе. То, что вы хотите сделать, противоречит всему, ради чего я живу.
Я молча смотрела на нее, а потом подумала, насколько правильно недавно рассуждала Эмма.
Ариэль не появилась на свет с убеждением, что должна пожертвовать жизнью ради меня. Ее так воспитывали с самого начала. Доктор Муллен внушил ей, что она существует только для того, чтобы спасти меня. А если бы она росла в нашей семье, она смотрела бы на жизнь совсем по-другому. А если бы в семье Эммы, то, наверно, была бы довольно строптивым ребенком, потому что (я только сейчас об этом подумала) родным Эммы нравится ее независимый характер, хотя она и заставляет их сердиться.
— Тебе отныне придется найти другую цель в жизни, — сказала я. — Я не могу принять твое предложение: это очень великодушно с твоей стороны. Видишь ли, ты ведь больше ничего в жизни не знала. У тебя нет свободы выбора.
— Свободы выбора?
— Да, именно это делает нас людьми. А ты не можешь сделать свой выбор свободно, потому что тебя приучили мыслить односторонне.
Тут я вдруг поняла, насколько это касается всех нас.
— В этом нет ничего страшного. Все мы порой так мыслим. Ну, например, некоторых детей учат ненавидеть черных или евреев; других ненавидеть правительство; а кого-то воспитывают в строгих религиозных правилах.
Я вскочила с постели.
— Все мы так или иначе на что-то запрограммированы. Главное, вовремя понять, на что именно.
Она посмотрела на меня, озадаченная.
— Мне кажется, это невозможно. Если ты запрограммирована, ты не можешь избавиться от этой программы. Ты сама и есть программа.
— Нет! — воскликнула я. — Мы не должны быть программой.
Она с сомнением покачала головой.
— В нас намешано столько всего: что-то нам передалось по наследству, что-то в нас воспитали, — продолжала я. — Просто надо в этом разобраться!
— Мне трудно разобраться и понять и все кажется очень сложным и запутанным, — заметила она. — Но я по-прежнему хочу, чтобы ты взяла мою печень.
— Нет. Не возьму. Тебе придется с этим смириться.
— Я чувствую, что очень сердита на тебя, — сказала она с удивлением.
— Однако я все равно не позволю тебе сделать то, что ты хочешь, — настаивала я. — Ты к этому привыкнешь.
— Зачем мне к этому привыкать?
— Потому что ты, конечно, не останешься здесь, когда все закончится.
— Не останусь?
— Нет! Уж я об этом позабочусь. Ты будешь моей младшей сестрой.
— Сестрой? Родной сестрой?
— Да, родной сестрой, — улыбнулась я.
— Здесь мой дом, — сказала она со слезами на глазах. — Я не могу покинуть его.
— Придется, — заверила ее я. — Тебе понравится все за этими стенами. Ты ведь там никогда не была?