— Я с Северных островов. Они сожгли мой дом и убили родню. Тот, которого зовут Длиннозубом, оглушил меня кистенем. Очнулся я уже здесь, на цепи. Когда это было, не знаю, счет времени уже потерял. Зовут меня Горас.
Он протянул ежонку свою громадную лапу, и Орквил схватил ее обеими лапками.
— А меня зовут Орквил Принк. Я из аббатства Рэдволл.
Барсук насторожился:
— Аббатство Рэдволл! Слышал я о нем. Что, Орквил, это действительно такое замечательное место, как о нем рассказывают?
Глаза ежонка наполнились слезами.
— Ах, Горас! Еще прекраснее, чем о нем рассказывают. Только сейчас я это понял. А ведь эти разбойники хотят туда направиться. И напасть на него. Слушай, друг, мы должны туда добраться раньше, чем они. Должны!
Барсук с горечью скривил губы:
— Конечно, Орквил, да только вот цепь не пускает. Да и не только я на цепи, ты тоже. Тебя замки и цепи не удержат?
Орквил Принк уже деловито осматривал замки:
— Видал я замки и получше, чем эти старые ржаные железяки.
Барсук сжал лапу своего нового друга:
— Ты хочешь сказать, что справиться с замками? Отопрешь их?
Орквил пискнул:
— Отпусти лапу! Отопру, если ты мне лапу не расплющишь. Нужен какой-нибудь гвоздь. Или что-то похожее на гвоздь.
Они внимательно осмотрели палубу, но ничего подходящего не обнаружили. Оркнил указал вверх:
— А это что за штуковина торчит из мачты?
Сердце Гораса замерло при виде деревянных вил.
— Это Тунг, мой инструмент. Лис забыл о нем.
— Тихо, тихо, приятель… — предостерег барсука Орквил. — Ай!
Горас подпрыгнул, увлекая за собой прикрепленного к нему цепью Орквила, схватил рукоять вил и мощным рывком выдернул их из мачты. Орквил снова шмякнулся на палубу, торопливо бормоча наставления:
— Спрячь, спрячь под собой вилы, мало ли кто выйдет на палубу.
Горас улегся на вилы, почти полностью прикрыв их телом. Орквил осмотрелся, прислушался. Он ощупал мачту и нашел то, что надеялся найти.
— Друг, — зашептал он снова, — там, где я держу лапу, из мачты торчит гвоздь. Попробуй вытащить его зубцом своих вил.
Орквил внимательно следил за люками и дверьми судна, а Горас поддел шляпку гвоздя зубцом вил, нажал, раскачал… Затем обхватил гвоздь лапой, потянул — и наконец гвоздь с легким скрипом вылез на волю. Они прижались спинами к мачте, и Орквил принялся за работу. Он засунул гвоздь в отверстие для ключа в замке Гораса и принялся что-то нащупывать внутри. Барсук внимательно следил за манипуляциями своего юного друга.
— Ну как? Получается?
Орквил насупился, потом улыбнулся:
— Хороший вор отопрет любой замок.
И действительно, замок щелкнул, дужка его вылезла из корпуса. Горас со вздохом облегчения ослабил цепь на своем теле.
— Стоп, не торопись! — замахал на него лапой Орквил. — Еще мой! — Он перешел к работе над своим замком. — Тихо! Кто-то идет! — вдруг шепнул он.
Они снова уселись к мачте.
На палубе появился Кодж. Он вышел проверить пленников. Не подходя близко, он всмотрелся во тьму. Увидев Гораса сидящим, Кодж удивился, однако заметить, что пленники свободны, в темноте не смог. Кодж отвернулся и, направляясь обратно, громко прокомментировал:
— Надо же, еще жив, Каменная Башка. Чем живет?
Больше он ничего сказать не успел. Успел лишь повернуть голову на какой-то неожиданный шум сзади — и тут же громадная лапа барсука сомкнулась на его горле.
— Я скажу тебе, чем живу, — услышал Кодж задушевный шепот. — Живу жаждой мести убийцам моей родни. Ну-ка расскажи мне еще раз, как ты их запер и сжег заживо… Расскажи…
Орквил с ужасом смотрел, как Горас продолжает мять уже мертвого врага, трясти его, как половик, ломать кости трупа. Он подбежал к барсуку, потянул его за рваную рубаху:
— Хватит, хватит, надо поскорей удирать отсюда. Брось его, друг. Нам скорей в Рэдволл надо!
Еще сжимая изломанный труп лиса, Горас повернулся к ежонку — и тот раскрыл рот от ужаса. Глаза барсука налились кровью. Казалось, он обезумел. Тут, однако, произошло нечто странное. Горас как будто очнулся, подхватил Орквила и свой двузубец и соскользнул с борта судна. На берег он вышел совершенно спокойным. Орквил решил, что друг его охладился в речной воде.
— Как доберемся до аббатства, друг мой?
— Нам на восток. Надо отойти подальше и переправиться на другой берег.
Они зашагали по лесу. Какое-то время шли быстро, потом Горас начал отставать, останавливаться, опираясь на вилы, опуская громадную голову. Ежонок оглядел друга и покачал головой:
— Ох, друг, настрадался ты. Тебе надо отъедаться, отсыпаться — вот что тебе надо. Присядь-ка.
Горас тяжело опустился наземь. Раскалывалась голова, мучила жажда, он был слишком истощен и слишком долго оставался без движения. Да и приступ Жажды Крови отнял немало сил. И вот он слаб, как дитя полусезонное.
Орквил поскреб иголки на голове, сострадая и соображая. Ответ вспыхнул в голове молниеносно. Он тут же принялся командовать:
— Есть! Придумал. Местность тут мне известна, и я сейчас все улажу. Ты, друг, держишь свои вилы, сидишь смирно, отдыхаешь. Смотри в болото не попади, тут недалеко за зарослями папоротников страшная топь. Подальше проживает жирная жадная полевка, противный тип. Я его водяным прозвал. Но съестного у него — у-у-у! Ты отдыхай, а я все устрою и вернусь. Все понял?
— Понял, — сказал Горас, поднимаясь. — Пошли.
— Нет, ничего ты не понял. Ты здесь сидишь!
— Нет, я с тобой иду.
Орквил увидел под носом зубец вил и строгим голосом произнес:
— Вот я и говорю: ты идешь со мной. И не спорь со мной, не теряй времени даром. Идем!
Береговые полевки обычно хорошо готовят — по лесным меркам, конечно. Знакомец Орквила сидел на берегу рядом со входом в свою пещеру, с наслаждением вдыхал аромат большой пятнистой форели, которая попалась в его камышовый загон. Не часто такая удача выпадает. Пятнистая форель не любит, чтобы ее ели, но старые хитрые полевки очень любят пятнистую форель. Долго и тщательно готовилась эта трапеза. Сначала яму выкопать, топливо собрать, зажечь, потом пылающий уголь устлать водным крессом и листьями одуванчика, щитолистника, мяты и щавеля. На эту ароматическую подстилку укладывается форель, фаршированная грибочками и припасенным для такого торжественного случая миндалем. Сверху снова щавель, и все закрывается слоем глины. И ждать, пока испечется.
Потягивая из кружки домашний сидр, полевка-кулинар принюхивался к проникавшему сквозь трещины в глине аромату.