– Меня зовут Бенда, сир. – Бенда кланяется.
Король кивает.
– Вы подумайте, милая девушка, прежде чем решиться на подобный поступок. Этот человек... не совсем пригоден к роли мужа.
Канерва вспыхивает. Бенда снова кланяется:
– Ничего страшного, ваше величество, возможно, и я не лучшая жена.
– Он... – король пытается объяснить, – он не... У вас с ним не будет детей. Готовы ли вы к такому?
– О, без детей мы как-нибудь обойдемся, – улыбается Бенда.
– Ну... что ж. Тогда берите. – Король хмуро отворачивается.
– Нет, нет, повесьте, повесьте! – подскакивая на месте, кричит Лисс.
– Пусть. – Король машет рукой. – Он уберется с моих глаз, и достаточно. – Его величество подзывает распорядителя казни и приказывает: – Развяжите, отведите в церковь, пусть немедленно проведут обряд и тут же обоих выкинут из города. Да побыстрее.
Палач вынимает Канерву из петли. На трибуне Лисс бьется головой об пол, рыча от ярости.
– Нет, нет, только не это! – плачет Канерва, пытаясь вырваться. – Лучше умереть!
– Так мне уйти? – уточняет Бенда.
– Нет, подожди!
– Жду.
Подходят стражники, окружают Канерву и Бенду начинают подталкивать обоих к лестнице. Бенда берет суженого под руку, и по телу лорда Мельсона проходит дрожь. Их ведут в маленькую церковь, что стоит сразу за оружейными рядами, одним боком выходя на площадь, другим на улицу.
– Неужели нельзя было найти другой способ спасти меня? – стонет несчастный Канерва. – Боже, за что мне такое наказание? Пусть бы лучше меня повесили!
– Так давай вернемся? Палач будет рад.
– Нет, нет!
Бенда улыбается направо и налево, машет толпе. Оттуда несутся ободряющие возгласы. Народ совсем не обижен тем, что казнь не состоялась, ведь свадьба – тоже зрелище.
– Спать с тобой я не буду, учти! – шипит Канерва.
– Только попробуй, – мило улыбаясь, отвечает Бенда.
Как приказал король, их обвенчали быстро, сведя обряд к минимуму. И вот уже стража выталкивает обоих из церкви и гонит к ближайшим городским воротам. Молодоженов сопровождает ревущая толпа.
Оказавшись за воротами, в недосягаемости оружия стражников, Канерва выдергивает руку.
– Нам в разные стороны! – запальчиво бросает он.
– Конечно, – улыбается Бенда. – Я вообще возвращаюсь в город, а ты ступай куда хочешь.
– Что? Зачем возвращаешься? И как? Тебя же выгнали!
– Поэт сказал: «Благословен ты, город юности моей, ибо станешь городом зрелости моей, а затем и городом мудрости моей. Если же судьба велит покинуть тебя навсегда, ты останешься городом моей души, как на земле, так и на небе. Ибо ты и есть моя душа, а я твоя».
– Говоришь как об Иерусалиме, – фыркает Канерва.
– Каждый город – Иерусалим.
– Еретик! Нет, нам точно не по дороге. Спасибо за то, что ты в очередной раз испортил мне жизнь, я пойду в какую-нибудь другую сторону. – Канерва с тоской оглядывается на темные стены.
– Конечно, наше время еще не пришло. – Бенда тоже смотрит назад. – Но мы еще будем вместе.
Канерва шарахается, и Бенда поправляется:
– То есть поймем, что мы одно, а все вокруг – тоже мы, это все я, слитое воедино...
Канерва кричит:
– Все, хватит, довольно! Замолчи! Оставь меня одного, будь столь добр... добра... добро!
И он бежит по дороге, прочь от города и от Бенды, бежит долго, не оглядываясь. Но не выдерживает и, остановившись, смотрит через плечо на одинокую светящуюся фигуру вдали. Бенда шагает легко и постепенно сливается с окружающим.