Реки крови полились в Большом зале ангела. Мы старались сражаться только с членами Круга, а остальных Охотников не трогать. Джослин пометила каждого из них с помощью заклятия. Однако многие все же погибли: некоторые, увы, по нашей вине. Впрочем, позже Конклав обвинил нас чуть ли не в каждой жертве. Членов Круга оказалось гораздо больше, чем мы ожидали. Они яростно схлестнулись с нежитью. Сквозь толпу сражающихся я пробился к Валентину, чтобы убить его. Эту почетную миссию я считал своей. Он был возле большой статуи ангела; мощным ударом кинжала Валентин добил фейри и, заметив меня, улыбнулся – правда, вышла скорее дикая и свирепая гримаса.
– Оборотень с мечом и кинжалом выглядит так же нелепо, как собака с ножом и вилкой!
– И мечом, и кинжалом ты владеешь, – ответил я. – И кто я такой, тебе тоже прекрасно известно. Если уж обращаешься ко мне, так зови по имени!
– Я не знаю имен полулюдей! – воскликнул Валентин. – Один мой друг был человеком чести. Он бы скорее умер, чем допустил осквернение собственной крови. А теперь я вижу перед собой безымянное чудовище с его лицом. – Он замахнулся кинжалом и прыгнул вперед. – Надо было сразу тебя убить!
Я отбил удар, и мы стали сражаться. Вокруг кипела битва: один за другим замертво падали члены Круга. Краем глаза я увидел, что Лайтвуды бросили оружие и скрылись; Ходж исчез еще в самом начале.
С белым от страха лицом к нам неслась Джослин, выкрикивая на ходу:
– Валентин, не надо! Это Люк! Он же тебе как брат!
Валентин рывком привлек Джослин к себе и упер острие кинжала в ее горло. Я бросил оружие, не желая рисковать ее жизнью. Валентин прочел все по моим глазам.
– Она тебе всегда нравилась! – зашипел он. – А теперь вы вдвоем организовали заговор против Круга… Ну, ничего! Вы будете жалеть об этом до конца своих дней!
Валентин сорвал медальон с шеи Джослин и швырнул им в меня. Серебряная цепочка обожгла кожу. Я с криком упал навзничь, а Валентин скрылся в толпе, волоча Джослин за собой. Весь опаленный, с кровоточащей раной, я попытался догнать их. Куда там! Валентин быстро лавировал между дерущимися и убитыми.
Я кое-как выбрался на улицу. В небе висела луна. Большой зал ангела горел ярким пламенем, от которого стало светло как днем. Видно было очень далеко: по траве в сторону дороги, идущей вдоль набережной реки, бежали люди. В конце концов там я и нашел Джослин. Валентин исчез, бросив ее одну. Джослин страшно боялась за сына, но не знала, как попасть домой.
Я помог ей найти лошадь, и она поскакала в усадьбу. Я помчался следом в обличье волка.
Волк бегает быстро, но отдохнувшая лошадь еще быстрее. Я сильно отстал, и Джослин добралась до дома первой. Уже на подступах к усадьбе я понял, что случилась беда: повеяло гарью, к которой примешивался густой сладковатый запах черной магии. Я принял человеческий облик и побежал по длинной подъездной аллее, белевшей в лунном свете, как серебряная река. Вместо усадьбы я увидел… белый пепел, который слой за слоем ночной ветер медленно развеивал в траве. Лишь местами, словно обугленные кости, торчал кусок окна или уцелевший дымоход. Сердце дома – кирпичные стены, бесценная библиотека и старинные гобелены, хранимые поколениями Сумеречных охотников, – все это превратилось в прах. Наверное, Валентин спалил усадьбу дьявольским огнем. Только этот огонь полыхает так сильно, выжигая все почти дотла.
Я полез внутрь дымящихся руин. У обугленного порога на коленях стояла Джослин. Возле нее лежали кости, почерневшие от огня, – несомненно, человеческие. На них виднелись обрывки одежды и кусочки ювелирных украшений, не тронутых пламенем. Золотые цепочки обвивали скелет матери Джослин. Оплавившееся лезвие кинжала растеклось по костям отцовской руки. Среди третьей груды костей сверкнул серебряный амулет Валентина с раскалившимся добела клеймом Круга… а рядом лежал маленький скелет ребенка.
Мне пришли на ум слова, брошенные Валентином: «Вы будете жалеть об этом до конца своих дней!» Я опустился на колени рядом с Джослин, понимая, что он оказался прав. Я сожалею о том, что произошло, и буду жалеть до конца жизни.
Той ночью мы выбирались из города мимо пожаров и орущих людей. За неделю Джослин не вымолвила ни слова. Я забрал ее из Идриса, и мы улетели в Париж. Денег у нас не было, но Джослин не стала обращаться в местный Институт за помощью. Она заявила, что с Сумеречными охотниками и Сумеречным миром покончено навсегда.
Сидя в крошечном номере дешевого отеля, я уговаривал Джослин подумать еще. Бесполезно: она ничего не слышала. Наконец Джослин призналась: оказывается, вот уже несколько недель она носит второго ребенка. Джослин собиралась начать для себя и ребенка новую жизнь, в которой и намека не будет на Конклав или Завет. Она показала мне амулет, взятый с пепелища. Продав его на блошином рынке в Клиньянкуре, Джослин купила билет на самолет. Я так и не сумел выяснить, куда она направлялась. «Чем дальше от Идриса – тем лучше». Больше Джослин ничего не сказала.
Она порвет все связи с прошлым, а значит, и со мной тоже. Я понимал это и пытался отговорить Джослин от опрометчивого шага. Если бы не беременность, она бы без колебаний совершила самоубийство. Все-таки лучше уйти в мир примитивных, чем лишить себя жизни, и я нехотя согласился с ее планом.
На прощание, в аэропорту, она произнесла зловещие слова, от которых холод пробрал меня до костей:
– Валентин не погиб.
После отъезда Джослин я вернулся в свою стаю, но легче на душе не стало. Хотелось выть от тоски, каждую ночь я просыпался с мыслями о Джослин. Я уже не был настоящим вожаком, как раньше; я был справедлив и честен, но слишком отстранен. Среди оборотней я не нашел никого, близкого по духу, – ни друга, ни подруги. Я охотился, однако охота не приносила никакого удовольствия. Наверное, во мне оказалось слишком много от человека, от Сумеречного охотника: я не чувствовал, что мое место рядом с ними.
И вот, когда настала вновь назначенная дата подписания Договора, я отправился в город. В очищенном от крови Большом зале ангела друг напротив друга сидели представители Сумеречных охотников и четырех родов нежити, чтобы подписать Договор перемирия. Я с удивлением заметил Лайтвудов, которые изумились не меньше, увидев, что я до сих пор жив. По их словам, среди бывших членов Круга в бойне уцелели только они сами, Ходж Старквезер и Майкл Вэйланд. Майкл так и не смог оправиться после гибели жены и вместе с маленьким сыном уехал в загородный дом. Остальных Конклав отправил в ссылку: им предстояло работать в местном Институте. Лайтвуды, пользуясь своими связями, отделались гораздо менее суровым приговором, чем Ходж. А на него обрушилось проклятие Конклава: если Ходж хоть ногой ступит за пределы священной земли Института, он тут же погибнет.
В итоге Ходж посвятил себя науке. Лайтвуды сказали, что из него выйдет отличный наставник для их детей.
Договор был подписан. Я вышел из зала и отправился к реке, туда, где в ночь Восстания я нашел Джослин. Глядя на темную воду, я понял, что смогу обрести душевный покой только рядом с Джослин, где бы она ни была. Тогда во мне созрело решение отправиться на ее поиски.