На голографическом дисплее внезапно проступило изображение. Все дружно уставились на экран, и у всех почти одновременно вырвался одинаковый возглас изумления:
— Профессор?!..
Лишь невозмутимый Гитар по-прежнему хранил молчание. Однако и он внимательно разглядывал застывшего на экране человека. Человека ли?.. Береснев готов был голову дать на отсечение, что существо на дисплее лишь похоже на доктора Нганакаа, но никак не может им быть. Об этом астрофизик и не замедлил сообщить.
— А кто же это тогда? — возмутился главный инженер «Хроноса».
— Нечто, принявшее облик вашего директора, — терпеливо объяснил Береснев. — Вы же не поверите в то, что профессор спятил и теперь целенаправленно пресекает все попытки отключить генератор?
— Почему бы нет? — вдруг хищно улыбнулся Роулинг, принимаясь выбивать трубку. — Мы все видели, как Мбонгу затянуло в эту чертову черную щель. А потом, если помните, нам тот подозрительный парень… хардтаймер, сообщил, что у «Хроноса» появился некий страж, зависящий от поля, создаваемого генератором.
— Хронозавр?! — ахнула Ирен. — Вы хотите сказать, что профессор Нганакаа превратился в это чудовище?
— Здесь все может быть, — пожал плечами Береснев. — Во всяком случае, этот монстр уж больно похож на исчезнувшего господина директора.
— Ну, и что нам теперь делать? — вмешался Ван Дамм, снова нервно закуривая.
— Ерунда! — привычно оскалился Роулинг. — Всего-то нужно раздобыть деструктор у матриката Гостя! Помнится, наш знакомый хардтаймер говорил именно о нем в качестве средства борьбы с хронозавром.
— И как, по-вашему, можно отобрать у «серого» его оружие?
— Надо сначала найти матриката…
— Я знаю, где его можно найти, — неожиданно подал голос Гитар. — Я постараюсь принести вам деструктор. — И прежде чем кто-либо смог что-то возразить, «геккон» стремительно вышел из помещения оперативного центра.
Тайм-бокс. Временная протяженность около 10 часов
Местоположение неизвестно
Местный «рассвет» наступил внезапно. Только что людей окружала полная темнота, и вдруг словно кто-то включил мощный осветитель, направив его ввысь. Пространство вокруг представляло собой плоскую равнину, покрытую короткой курчавой травой рыжевато-оливкового цвета. Местный небосвод отливал свинцовым блеском, ни солнца, ни облаков на нем не наблюдалось.
Вместе с рассветом очнулся и Ежи. Поляк вдруг глубоко вздохнул и сел, заставив вздрогнуть от неожиданности Анатолия. Береснев, правда, и ухом не повел, словно зная заранее, что произойдет.
Ежи совершенно по-детски потер кулаками глаза, широко зевнул как ото сна и поинтересовался:
— Долго я был в отключке?
— Примерно пару часов. — Бурков в замешательстве почесал кончик носа и вопросительно посмотрел на Виктора.
Костецки оглянулся, узнал «геккона» и широко улыбнулся.
— Рад, что вы с нами, Виктор! — тут он заметил тело Стейси. — А что с Красоткой?
— Стейси с нами больше нет, Ежи, — внезапно севшим голосом произнес Анатолий и сжал кулаки.
Радостная улыбка поляка потухла. Он на четвереньках подполз к девушке, заглянул в ее безмятежно-мертвое лицо, сел и спрятал свое в ладонях. Плечи его мелко затряслись.
Бурков и Береснев молча ждали. Наконец Костецки порывисто вздохнул и выпрямился.
— Ее надо похоронить!
— Согласен, но где? — глухо откликнулся Анатолий.
— Здесь!.. — Ежи резко взмахнул руками.
— Не получится, — спокойно сказал Береснев.
— Почему?
— Это место скоро перестанет существовать.
Костецки пристально посмотрел на «геккона», потом оглядел унылое пространство вокруг.
— Временной карман?..
— Да…
— Тем лучше!
Теперь Бурков и Береснев, в свою очередь, внимательно уставились на поляка. Несколько секунд спустя в глазах обоих проступило понимание. Костецки кивнул им и поднялся первым.
Вдвоем с Анатолием они легко подняли тело Каллахен и понесли к указанному Виктором невысокому холмику невдалеке. Там мужчины уложили Стейси на спину, сложив ей руки на груди крестом. Ежи, встав на колени в ногах девушки, прочитал короткую молитву по-польски, затем по-английски, перекрестил усопшую и поднялся.
— Пусть время примет тебя в свои объятия! — прошептал Анатолий.
Береснев молча стоял в стороне в течение всей короткой процедуры прощания, но едва они двинулись обратно, спросил:
— Надеюсь, вы представляете, пан Ежи, что произошло в действительности?
Костецки переглянулся с Бурковым и вежливо сказал по-русски:
— Будем говорить на вашем языке. Я вполне понимаю… Думаю, что сказать прямо: мы в полном безобразии…
Счастливчик против желания прыснул, Береснев сдержанно улыбнулся.
— Ежи, — тут же посерьезнел Бурков, — вернемся лучше к английскому.
— Хорошо, — кивнул поляк. — Итак, если коротко, генератор переклинило из-за какого-то непонятного разряда во внешнем стабилизирующем контуре. В результате «Хронос» создал очень неустойчивую аберрацию нашей реальности. За отсутствием внешних данных, мы даже не знаем, сформировалась хроносфера или нет?
— Все гораздо хуже, господа ученые, — покачал головой Береснев. — На комплекс была проведена хорошо спланированная атака, целью которой, видимо, являлся захват «Хроноса». Но один из нападавших, так называемый матрикат или «серый», по непонятной причине выстрелил в хроногенератор из своего необычного оружия…
— Ага, значит, все-таки разряд мне не померещился! — щелкнул пальцами Бурков. — Извини, продолжай.
— Я не знаю, куда именно угодил выстрел, но в итоге «Хронос» создал не одну, а несколько реальностей…
— Подождите, Виктор, — перебил Костецки и в замешательстве вцепился в свои вихры. — Вы хотите сказать, аберрация множественная?!
— Точно! Образовалась структура, чем-то напоминающая гигантский цветок, или даже гроздь этаких… «мыльных пузырей». Каждый «пузырь» — совершенно самостоятельный мир.
— Откуда тебе это известно? — насторожился Анатолий. — Ты же сказал, что не физик?
— Объяснил один… «ремонтник». — Береснев саркастически хмыкнул. — Забавный малый. И, чутье мне подсказывает, очень опасный!..
— Кто же он?
— Назвался хардтаймером. Мол, явился, потому что мы, люди, проводим всякие безответственные эксперименты, в результате которых пропускаем в свою вселенную всяких нехороших гостей. А ему вот, бедолаге, теперь за нами убирать! — Виктор уже не мог остановиться. Напряжение последних часов (или суток?) рвалось наружу, нервы гудели как гитарные струны, и требовался срочный эмоциональный выплеск, чтобы дело не кончилось срывом. Береснев просто устал от постоянной предельной готовности и подозрений, терзавших его после разговора с хардтаймером.