Роберт и сам прекрасно знал, что его брат не захочет брать на борт Оливию. Но ведь можно было и не сообщать ему об этой пассажирке… По крайней мере до тех пор, пока они не выйдут в море.
— Видишь ли, Ливетт, меня прислал сюда один наш общий знакомый. Он сказал мне, что вы отплываете в Лиссабон.
Шкипер нахмурился, и на лбу у него образовались глубокие, словно морские волны, морщины.
— Общий знакомый? Вы имеете в виду этого мерзавца Пимма?
— Совершенно верно.
Шкипер разразился замысловатыми ругательствами, что, впрочем, было вполне естественно для человека, считавшего море своим домом. Наконец, закончив перечислять достоинства мистера Пимма, Ливетт сплюнул за борт и сказал:
— Ладно, поднимайте сюда свою красавицу. Но только докладывать о ней капитану будете сами.
Роберт посторонился и пропустил к трапу Акилеса с его ношей. Следуя за своим слугой, он покачивался из сторону в сторону — сказывалась большая потеря крови — и чувствовал, что вот-вот потеряет сознание. Добравшись до самого верха, майор еще раз пошатнулся и наверняка свалился бы в водную пучину, не поддержи его вовремя Ливетт.
— Эй, поосторожнее, приятель, — усмехнулся шкипер. — Что это с вами?..
В этот момент с плеча Роберта сполз плащ, и шкипер увидел пропитанную кровью повязку.
— О Боже! Иисус, Иосиф и Дева Мария! Да вы ранены!
— Пустяки, Ливетт. Простая царапина. Не стоит беспокоиться. Впрочем, думаю, нам лучше побыстрее спуститься в каюту. Мне не хотелось бы, чтобы нас заметили с берега.
Ливетт негромко свистнул, и к ним тотчас же подбежал юнга.
— Отведи этих людей в каюты. Леди размести в каюте твоей матери, а мужчин — у меня. Потом принеси своему дяде — он стоит перед тобой — немного рому. Скажи коку, что я велел взять ром из личных запасов капитана.
Роберт внимательно посмотрел на мальчишку. Черные глаза показались ему очень знакомыми — они были точь-в-точь как у жены Колина.
— Значит, ты Гэвин… — сказал майор. — Мы с тобой еще не встречались. Я твой дядя Роберт.
— Я давно хотел увидеть вас, сэр. — Глаза Гэвина заблестели. — Папа говорит, что я похож на вас.
— В таком случае я тебе сочувствую, — пробормотал Роберт. Его снова качнуло, и он схватился за перила, чтобы не упасть.
— Я тоже не думаю, что это похвала. Дело в том, что со мной все время случаются… какие-нибудь неприятности.
Мальчик заметил, что дяде не по себе, однако не стал задавать вопросы и без лишних слов помог Роберту добраться до люка и до лестницы, ведущей в каюты.
— Я тоже до сих пор… В смысле попадаю во всякие неприятные истории, — проговорил Роберт, когда они спустились вниз.
— Я догадался, — с ухмылкой ответил Гэвин.
Оливию положили в маленькой, но хорошо обставленной каютке, примыкавшей к просторной каюте Колина. Роберт же, совершенно обессилев, повалился на широкую койку своего брата. Он сказал себе, что это всего лишь на минутку — чтобы немного собраться с силами, а потом он спустится в каюту Ливетта, находившуюся палубой ниже.
— Может, вам еще что-нибудь нужно, дядя? — спросил Гэвин, вернувшись через несколько минут с ромом.
— Не говори отцу, что я здесь. И налей-ка мне.
Мальчик наполнил стакан, и Роберт, сделав глоток прекрасного рома из запасов брата, тотчас же почувствовал, как по телу разливается тепло.
— Как там мой слуга? — спросил он. Гэвин тяжко вздохнул.
— Его уже дважды тошнило, и он просил меня вывести его на верхнюю палубу и столкнуть за борт. — Тут мальчик, склонившись к дяде, прошептал: — Он что, всегда такой в море?
Роберт рассмеялся.
— Всегда! И будет еще хуже! Гэвин поморщился и спросил:
— Вам помочь перейти к себе в каюту? Роберт покачал головой.
— Нет, дружище, спасибо. Я знаю дорогу. Ты иди, занимайся своими делами, а я еще немного отдохну. Я уйду отсюда до возвращения твоего отца.
Гэвин молча кивнул и выбежал из каюты.
Роберт понимал, что следовало навестить Акилеса, однако у него совершенно не было сил подняться с мягкой и удобной койки Колина. На суше Акилес был подобен льву и ничто не могло бы его сломить, но в море он сдавался злейшему своему врагу — морской болезни. Лечение же было только одно — провести несколько дней в полном покое, лежа в постели, с ведром наготове. Затем он поднимался и нетвердой походкой, как новорожденный жеребенок, начинал делать шаг за шагом, так что к концу путешествия его силы полностью восстанавливались.
Вскоре глаза Роберта закрылись, и он уснул. Когда же очнулся, в каюте было темно, хотя ему казалось — он готов был поклясться, — что прошло всего несколько секунд.
Внезапно послышались шаги — кто-то спускался по лестнице. Затем вспыхнул фонарь, и яркий свет ослепил Роберта. Он мигом скатился с койки и с трудом поднялся на ноги — колени его подгибались, и его пошатывало. Майор сделал шаг в сторону — теперь свет уже не слепил — и увидел капитана Колина Данверза, державшего над головой фонарь.
— Глазам своим не верю, — сказал Колин. Он прошел мимо Роберта и повесил фонарь на ближайший крюк.
Фонарь раскачивался из стороны в сторону, и от этого неровного, но яркого света Роберт почувствовал тошноту и головокружение. Его бил озноб, все тело покрылось липким холодным потом, и только раненое плечо горело. Он попытался не думать ни о боли, ни о наложенных Акилесом швах, но тут ему вспомнились слова Оливии. Она сказала, что не удивится, если к утру у него появится горячка.
Что ж, похоже, ее предсказание сбылось.
А впрочем, не совсем. Кое в чем эта проницательная леди ошиблась. Горячка началась задолго до рассвета.
Набрав в легкие побольше воздуха, Роберт сделал еще один шаг в сторону. Он старался держаться подальше от света, чтобы его плечо не слишком бросалось в глаза.
— Рад тебя видеть, Колин.
— Хотелось бы и мне ответить тем же, — сказал брат. — Черт возьми, что тебе здесь нужно?
— Мне необходимо добраться до Лиссабона. Поэтому Пимм и прислал меня к тебе.
Колин покачал головой и спросил:
— А что тебе понадобилось в Лондоне? И почему ты в штатском, а не в форме?
Немного помедлив, Роберт проговорил:
— Видишь ли, возникли кое-какие сложности…
— Не удивляюсь, — проворчал Колин.
Тут из-за перегородки послышалось тихое похрапывание.
Капитан выругался, схватил фонарь и бросился в смежную каюту. Роберт попытался задержать его, но не успел.
— Черт побери, я же говорил тебе не… — Колин осекся и поднял повыше фонарь. Потом обернулся к брату: — Что за…
— В этом-то и состоит первая сложность, — сказал Роберт.