Шарлотта проглотила слезы. В конторе юриста она держалась поразительно хорошо, но сейчас перед Гермионои и перед этими противными оранжевыми цветами ей было очень трудно не разразиться вполне оправданным потоком слез.
– Гм, ну что ж, прошу меня извинить, – наконец сказал Себастьян, наблюдавший за бурным проявлением женских эмоций. Он кивнул Шарлотте, а затем обратился к Фенвику, который до сих пор стоял у лестницы, всегда готовый услужить. – Передайте маме, чтобы меня не ждали, я обедаю с Берками.
– Ты обедаешь с ними? – встрепенулась Гермиона. Эта тревожная новость вывела ее из расстройства по поводу потери Шарлоттой состояния. – С какой стати?
– Потому что я приглашен. И мне нравится их общество. Гермиона издала какой-то шипящий звук, а потом, собравшись с силами, последовала за братом.
– Могу я предположить, что ты еще и собираешься завтра на их угощение в саду?
– Конечно. Тебе и маме хорошо бы тоже быть там – и вовремя. – С этими словами Себастьян повернулся и отворил дверь.
– Вот ты где! – воскликнула женщина, стоявшая у входа с поднятой рукой, очевидно, собираясь потянуть шнур звонка.
Кузина Финелла. Шарлотта похолодела.
Из-за их нищенского положения Шарлотта с матерью, леди Уилмонт, жили с кузиной матери, Финеллой Аппингтон-Хиггинс. Несколько лет назад Финелла получила в наследство дом, и при том небольшом пособии, которое леди Уилмонт получала как вдова сэра Нестора, трем экономным женщинам с трудом, но удавалось сводить концы с концами.
– Не найдя тебя в парке, я догадалась, что ты, вероятно, здесь. – Финелла засопела и пристально, критически оглядела вестибюль дома Марлоу. Когда ее взгляд упал на непристойную статую возле подноса, легкий румянец сбежал с ее бледного лица, и она тотчас же отвернулась. Ярая поборница приличий, она протянула руку и натянутым тоном произнесла: – Пойдем, Шарлотта. Ты нужна маме дома. Немедленно.
О, Шарлотта отлично представляла себе, что это означает. Ее мать была в страшном негодовании, и ей нужен был кто-нибудь, кто выслушал бы жалобы и возмущение по поводу неисполненных обещаний ее тетушки Урсулы.
– Я понимаю, – наклонившись, тихо шепнула Гермиона. – Возвращайся, как только сможешь. Мы придумаем способ осуществить твое заветное желание.
При этих словах Шарлотта взглянула не на подругу, а мимо нее на Себастьяна.
Ее несбыточное. Он держал оранжевые цветы для другой женщины. Для той, на которой, если верить слухам, вероятнее всего, женится.
Что сказала бы кузина Финелла – или, хуже, леди Уилмонт, – если бы Шарлотта дала волю своим горьким и безответным стенаниям?
Вероятно, реакцией было бы такое же удивление, как то, в которое пришла Финелла, так как взгляд леди оставался прикованным к величественной обнаженной фигуре, стоящей на крышке сундука.
«Музейный экспонат», – написал лорд Уолбрук, посылая статую домой с какого-то южного острова. По такому случаю леди Уолбрук послушно и с гордостью поместила ее на видном месте, закрыв глаза на неуместность здесь такого сокровища.
Уловив промелькнувший в глазах Финеллы блеск, Шарлотта больше не сомневалась во мнении кузины насчет графского приобретения и того места, где ему следует находиться.
– Поторопись, Шарлотта! – процедила леди. Виновато посмотрев на подругу, Шарлотта позволила увести себя вниз по лестнице.
– Всего доброго, мисс Уилмонт, – сказал Себастьян, проходя мимо них и обходя бредущую по улице пожилую уличную торговку цветами, сжимавшую в морщинистых руках корзину.
– Цветы, милорд? – предложила она. – Для вашей молодой леди?
– Хм, нет, мадам, благодарю вас. – Он показал собственный букет. – Эти вполне подойдут.
– Как хотите, – нагло бросила та и, проходя мимо Финеллы и Шарлотты, пробурчала себе под нос: – Фу, оранжевые цветы!
– Всего доброго, лорд Трент, – прошептала Шарлотта вслед Себастьяну Марлоу, чувствуя себя так, словно видит его в последний раз.
Но это было не так; завтра она, вероятно, снова повстречается с ним, ведь Шарлотта всегда приходила увидеться с Гермионой. Но с этого момента у нее больше не оставалось ни надежд, ни мечты, ни желаний в отношении Себастьяна Марлоу, виконта Трента.
– Скатертью дорога, – проворчала кузина Финелла. – Никогда не пойму, что ты находишь в этой семье.
Шарлотта не стала ничего отвечать. Возражать кузине Финелле бесполезно – у леди была строгая четкая линия, определявшая, что правильно и допустимо, и любого отклонения от нее, малейшего намека на непристойность было достаточно, чтобы лишить даже самые высокопоставленные семьи расположения кузины Финеллы.
Правда, нельзя сказать, чтобы кто-то из высшего света обращал хоть какое-то внимание на то, что думает о них Финелла Аппингтон-Хиггинс, но Финелла продолжала верить, что она единственный страж приличий в Лондоне, и следовала своему долгу с усердием охранника Тауэра.
В это дневное время Беркли-сквер была заполнена экипажами – счастливые пары, модные повесы и беззаботные светские джентльмены направлялись в парк на дневной променад.
Заметив просвет в движении, Финелла уже собралась потянуть Шарлотту, чтобы перейти улицу, но в этот момент сквозь скопление экипажей на бешеной скорости пронеслась двуколка. Финелла дернула Шарлотту назад, а увидев кучера, скомандовала:
– Отвернись, детка. Это мадам Форнетт.
Шарлотта поступила, как ей было велено, только потому, что это позволило ей еще один раз увидеть Себастьяна, который собирался свернуть за угол.
Миссис Коринна Форнетт была одной из самых известных лондонских куртизанок, и ее появление, будь то на улицах в элегантном экипаже со знаменитой упряжкой вороных или в личной ложе оперного театра, всегда вызывало всеобщий интерес.
Казалось, оно заинтересовало и лорда Трента. Шарлотта в изумлении увидела, как исключительно добродетельный и нравственный виконт, единственный Марлоу, никогда не дававший обществу ни малейшего повода для сплетен, приподнял шляпу перед этой скандально известной женщиной. Несмотря на предупреждение, она обернулась и посмотрела на миссис Форнетт, только чтобы узнать, что же привлекло внимание виконта и подтолкнуло к такому несвойственному ему поведению.
Леди была одета в красное – такое платье, разумеется, явилось неожиданным для дневного выезда, но в нем она была подобна трепещущему пиону среди поля незабудок, – а на голове у нее красовалась модная шляпа с дорогими перьями и широкой черной лентой, спадавшей вниз ей на спину.
Конечно, любая женщина, одетая в такой экстравагантный для середины дня наряд, могла остановить движение, но Шарлотта мгновенно поняла, почему Коринна Форнетт держала в плену всех лондонских мужчин.
Задрав вверх нос и с озорным блеском в глазах от сознания того, что из-за нее происходит, миссис Форнетт сидела на месте кучера и с неповторимой грацией свободно держала в руках поводья, невзирая на то что лошади были готовы понести при малейшем недоразумении.