Прибыла наконец их героиня, их символ революции, которую они воспели в песнях, запечатлели в изображениях. Но вместо обожания или сочувствия зал заседаний наполнился злорадством и мстительными выкриками:
— Австрийская сука!
— Проститутка!
— Предательница!
— Теперь-то нож укоротит твою шею!
Толпа неистовствовала и вынесла свой приговор еще до того, как обвинитель успел произнести хоть слово. И по улыбке на лице Фукье-Тенвиля Джайлз понял, что это было одно из таких дел, какие тот любит более всего. Сощуренный взгляд хищно уставился на жертву.
Ненависть толпы к Софии терзала Джайлза так же сильно, как росла в нем любовь к ней.
Джайлз решительно отстранил фигуру впереди себя и внимательно посмотрел на Софию. Среди бушующей ярости и ненависти она стояла гордо, с высоко поднятой головой.
В эту минуту он с особой ясностью понял, за что так сильно полюбил ее. Безрассудная и смелая, она смотрела в лицо своим озлобленным хулителям со светлой улыбкой. Ее волосы свободно спускались локонами на плечи и спину. Ее лицо без былой ужасной краски и без косметики было фарфоровым, на нем нежно алел румянец.
Джайлз не мог вспомнить, чтобы когда-нибудь видел ее такой. Ее лицо без маскировочных средств лишилось довольно сильной защиты. Почему так, Джайлз и сам не понимал, однако он, зная каждый дюйм ее тела, каждый его изгиб и то, какая она вопреки ему самостоятельная в своих действиях, никогда не видел лицо Софии таким целомудренным и чистым.
Она обвиняла его в поверхностности, а он искренне влюбился в нее во всех ее обличьях и маскарадах. Мысль эта едва не рассмешила его. Сегодня же в первый и, может быть, в последний раз он видел перед собой реальный образ той, которую полюбил.
И словно обрел зрение после долгих лет слепоты.
— Перед вами, граждане, находится женщина, которую вы все знали под именем Девинетт. Загадка. Но я объясню вам, что стоит за этой загадочностью. Ее преступления. И каждое из них — предательство по отношению к Республике.
Фукье-Тенвиль, вспомнив о своих обязанностях, наконец вежливо предложил Софии присоединиться к пожилой паре на скамье подсудимых.
Общий шум и мстительные вопли не позволили расслышать имена остальных обвиняемых и то, в чем их обвиняли.
Осанка и походка Софии, когда она шла к скамье, были достойны первого бала в Версальском дворце. Но грация ее движений была растрачена впустую перед сбродом в судебном зале. Присоединившись к остальным обвиняемым, она уставилась прямо перед собой на галерку, будто почувствовала на себе взгляд Джайлза.
На мгновение ее взгляд затуманился грустью.
Джайлз так остро понял, какую бурю чувств она испытывает — чистых, идущих от самого сердца, что это было для него равносильно удару. Она никогда не просила его ни о чем, а теперь, когда она больше всего нуждалась в нем, он мог лишь беспомощно и в отчаянии глядеть на то, как с ней обращались и что ее ожидало.
Он вспомнил преподанный ею урок на улице Сент-Оноре, когда толпа набросилась и растерзала беспомощного старика прямо у них на глазах.
Она смотрела тогда на это в бессильном молчании.
Сегодня он понял, что она испытывала и какую горечь отчаяния вынуждена была испить. Чтобы сохранить собственную жизнь, она должна была молчать и выжидать. Так же нужно вести себя и ему, если он хочет спасти ее.
Председатель трибунала ударил молоточком по столу, призывая к порядку разбушевавшуюся в зале публику.
— Пожалуйста, граждане, прошу успокоиться, — обратился к толпе Фукье-Тенвиль. — Это зал судебных заседаний. Для напряженной работы. И все мы должны уважать, святость и незыблемость правосудия в нашем новом обществе. Все должны сесть и замолчать.
Публика загудела, выражая неудовольствие приказом вести себя прилично, но прслушалась. Перевернутые скамейки снова были поставлены на место, все стали рассаживаться и наконец приготовились к увлекательному зрелищу.
Обвинитель продолжил чтение длинного списка преступлений Софии.
У каждой двери стояли вооруженные стражники. Зал заседаний ломился от верноподданных революции. Все они пыхали ненавистью к «преступнице» и предательнице» их идеалов.
Джайлз лихорадочно думал о том, как спасти ее. Он мог подождать на улице и последовать за повозкой, на которой Софию повезут обратно в тюрьму. А там сумел бы отыскать способ дать взятку страже или спасти как-то иначе. Но если по приказу ее тут же отвезут на гильотину, как часто случалось с другими?
А он ничего не сможет сделать, чтобы предотвратить это. Джайлз закрыл лицо руками, пытаясь избавиться от жутких видений кровавой гибели Софии. И стать этому свидетелем?!
Ему необходимо хоть немного времени, хотя бы несколько часов, чтобы задействовать тот или иной план спасения.
Какой-то мужчина протиснулся к скамье Джайлза, прервав его размышления:
— Какая, однако, красивая головка на этой шейке! Даже жаль отрезать такую! Вы не согласны со мной, гражданин?
Джайлз застыл на месте. Голос, поразительно знакомый и словно пришедший оттуда, где уже не беседуют о таких вещах, вывел его из оцепенения. Он дернул головой и уставился прямо в глаза друга детства Уэбба Драйдена.
Худой, с запавшими глазами, молодой человек улыбался.
Джайлз, слишком вышколенный и опытный, чтобы выдать радость от невероятной встречи хотя бы сердечным рукопожатием, какого эта встреча заслуживала, равнодушно пожал плечами:
— Что значит еще одна голова, если она принадлежит аристократке?
Уэбб кивнул, соглашаясь с таким рассуждением:
— Наверняка ей и подобным несладко приходится в Форсе.
Значит, он уже разведал, где эти типы содержат ее! Придется представить Уэбба к награде и повышению чина — конечно, после того как Драйден вычеркнет его из списков погибших и переведет в ранг действующих агентов.
Джайлз взглянул на Софию, пораженный, что ей пришлось побывать в условиях именно той тюрьмы, о которой в Париже ходили самые страшные слухи. Но если помнить о том, что София водила за нос самих членов Комитета общественной безопасности, то заключение в Форс было логичным. Сообщение с узниками за стенами двух зданий тюрьмы, Пти Форс и Гранд Форс, совершенно исключалось. Тюрьма имела высоченные, неприступные стены и находилась в районе самых кошмарных парижских трущоб. Пребывание там было таким невыносимым, что даже гильотина могла казаться предпочтительнее.
— Однако сегодня у суда дел невпроворот. Судят не только Девинетт, но и ту грязную парочку, которая породила ее, — графа д’Артье и эту свинью, его жену.
Ошеломленный тем, что пожилая пара рядом с Софией — ее родители, Джайлз чуть не пропустил мимо ушей саму соль информации Уэбба. Теперь он понял, что заинтриговало его в супругах. В ее отце он увидел фамильные черты семейства д’Артье — самого графа, Люсьена и Жюльена. Манеры, походка, орлиные черты лица. София же унаследовала от матери синие глаза Рэмси и роскошный цвет волос.