Но сейчас именно эта ее любознательность и настораживала Колина. Хотя он никогда не заносил в судовой журнал ничего, что могло бы раскрыть его планы, ему не понравилась ее попытка заглянуть в него.
Она расспрашивала о курсе корабля… их конечном пункте… интересовалась его ролью в спасении Пимма.
Он понимал, что сами по себе вопросы были невинны, но недавние подозрения Пимма одно за другим впивались словно занозы в его сердце, тем более что Джорджи проявила такую настойчивость в попытке раскрыть его секреты.
Он вдруг подумал: что, если Пимм прав? И Джорджи — шпионка?
«Это смешно», — говорил он себе, пытаясь игнорировать то, что Пимм назвал бы неопровержимыми доказательствами, и склоняясь к тому, что подсказывало ему сердце.
Но все же он не мог не помнить, что у него не было ни малейших сомнений относительно расположения к нему леди Дианы, пока та с превеликим удовольствием не вернула ему его кольцо.
Теперь, наблюдая за Джорджи, он размышлял: не притворялась ли она в ту ночь, что любит его? Если он не доверял своему сердцу, как он мог верить этой женщине, которая с полной безнаказанностью похитила его?
Если бы только он мог выкинуть из головы ту ночь, объясняя ее помрачением ума, оплошностью в суждении, провалом памяти. Но длинные дни и месяцы не уменьшили его потребности в ней… они лишь по — iqc зЬолили ему осознать красоту и редкость того, что они оба испытали в ночь бала поклонников Киприды.
Как могла та страстная интерлюдия, то единение, которое они испытали, быть обманом?
Он точно знал, что сказал бы Пимм о подобной теории, и его ядовитые предположения пронзили иглой сомнения решимость Колина поверить в невиновность Джорджи.
— Так почему вы оказались на том берегу ночью? — настаивала она.
Он взглянул на нее.
— Мне представляется, что вас должно было бы удовлетворить то, что я оказался там, и вам не стоит задумываться о причинах. В конце концов, я спас вас от определенной опасности… снова спас.
— Да, — пробормотала она, — благодарю вас за непредвиденное спасение.
— Вам не следует благодарить меня за то, что произошло в Лондоне. — Он улыбнулся.
— Почему?
— Потому что той ночью вы достаточно отблагодарили меня, — пояснил он. — Трижды, если я помню.
Ее губы негодующе выпятились.
Не обращая внимания на ее негодование, Колин повернулся спиной и сделал несколько шагов вокруг стола. Был большой риск показать свою уязвимость этой женщине, но он хотел добиться от нее ответного чувства.
Сердитый и раздраженный вид Джорджи означал, что его пылкая, страстная Киприда, его озорная возлюбленная все еще скрывалась под осторожным безразличием и равнодушием.
— Что касается моего прибытия в Волтурно — это было простым совпадением, — продолжил он. — Лучше спросить, что вы делаете так далеко от Лондона? Неужели вы не понимаете, какому риску подвер-гаете сестру и ребенка, привезя их в эпицентр военных действий?
Он взглянул на нее и заметил опасный вызывающий блеск в ее глазах.
Огонь, бушующий в их темной штормовой глубине, пробудил воспоминания, которые превратили его кровь в бурный поток.
Требование, чтобы он овладел ею. Безумная страсть, охватившая их обоих. Это не было игрой. Нет, Джорджи оказалась в Волтурно не для того, чтобы шпионить за ним или разузнать о его задании.
Он докажет это, даже если ему придется вытрясти из нее всю правду.
— Что вы делаете здесь, Джорджи? — спросил он, приближаясь к ней. — Скажите мне, скажите немедленно. Кто вы? Чего вы хотите от меня?
Не дожидаясь ответа, Колин заключил ее в объятия.
Он не обращал внимания на попытки Джорджи вырваться у него из рук, угрозу подбить ему второй глаз и шумное негодование.
Колин не слушал, потому что единственное, чего ему хотелось, — это добиться правды.
Что, дьявол, случилось с его Джорджи?
На мгновение она успокоилась, и он поймал ее затуманенный взгляд.
В нем горел предупредительный маяк, столь же яркий, как и огни Портсмута, но в ее глазах он увидел что-то еше… желание.
Колин сразу распознал этот свет, он был так же желанно знаком, как вид зеленых берегов Англии после долгого плавания.
И тогда он ответил на эту песнь сирены, сомкнув свой рот вокруг ее.
Джорджи снова начала сопротивляться, ее кулаки барабанили по его плечам, ноги в ботинках топали по полу в попытке наступить на его голые ступни.
Но когда его язык скользнул по ее губам, призывая открыть закрытые двери, ее протесты стихли и оборона пала. Нащупав брешь, увидев ясный путь сквозь штормовые преграды, не долго думая он начал наступление, требуя того, что она так охотно предложила той давней ночью в Лондоне.
Она приоткрыла рот, приветствуя его. Их губы слились, и она всем телом прильнула к нему. Дрожь и озноб, которые еще недавно мучили его, теперь растворились в жару, поднимающемся внутри его, делающем его твердым, возбуждающем его.
Этот лихорадочный кипящий поток эмоций унес прочь все мысли о его миссии, выпады Пимма по поводу лояльности Джорджи, воспоминания, которые оставили без ответа столько вопросов. Осталось только одно — его беспокойная, неумолимая потребность в ней.
Он отступил только на секунду. Ему нужно было услышать еще тогда запавший в душу голос, услышать ее слова — что она столь же нуждалась в нем, как и он в ней.
— О, Джорджи, чего ты хочешь?
Колин тут же понял свою ошибку. Он не сломил ее сопротивление так легко, как надеялся.
Да, в ее глазах горела неподдельная страсть. Но эта страсть погасла, как только она стала дышать ровнее.
— Чего же ты хочешь? — повторил он.
— Я ничего не хочу от вас. — Это решительное заявление ошеломило Колина, позволив Джорджи освободиться от его власти. — Я лишь хочу вернуться в Неаполь.
Он заставил себя пропустить мимо ушей просьбу Джорджи, ее молящий взгляд. То, что вспыхнуло в драгоценные моменты их поцелуя, ушло, пропало, оставив Колина по-прежнему заинтригованным этой загадочной женщиной.
— Почему в Неаполь, мадам? — спросил он, заставляя себя не реагировать на ее просьбу.
— Какая вам разница? — Он продолжал пристально смотреть на нее, и Джорджи торопливо заговорила, заполняя неловкую паузу: — Что же, если хотите знать, то там все наши вещи. Мы собирались провести в Волтур-но всего несколько дней, поэтому мы оставили все, что, у нас было с собой, на вилле, которую арендовали. — Она глубоко вздохнула. — Нашу одежду, альбомы для рисования и учебники моей сестры, колыбель Хлои и все ее пеленки, одеяла и одежду. — Она склонила голову набок. — Вы, случайно, не перевозите контрабандой партию пеленок?
— Я не контрабандист.