Так сердце Эрика, втайне от него самого, склонилось к христианству. После, вспоминая этот миг, он говорил себе, что не так проста оказалась Лаура – будучи сама христианкой, она постояла за своего Бога. И как хитро постояла – не стала вести с хозяином мудреных бесед, но пленила его варварскую душу наружным великолепием церкви...
Захаживали они на шумный базар, и Эрик покупал Лауре все, что приглядывалось ей, и все, что нравилось самому. Спервоначала он дивился: чудно девка подарки принимает! Вроде бы и не рада совсем. Благодарит, а в глазах страх и тоска смертная. Потом догадался все-таки: каждый раз кажется ей, что подарок – последний, на разлуку даденный, в последнюю благодарность. Видать, частенько ей такие подарки доставались, вот и привыкла. Пришлось Эрику поговорить с ней, побранить даже, и она успокоилась. Редко-редко взметнется в глазах прежняя печаль, да и уляжется, дав место тихой радости.
Немного ему удалось вызнать в эти дни о Лауре, неохотно она о прожитом говорила. Да и что ей было рассказать? Известны были ее мытарства: долгая вереница разнообразных хозяев. В детстве выкрали у родителей и продали – здесь, в Константинополе! – богатой и знатной даме, в служанки. Хозяйка любила за красоту и сообразительность, баловала даже, разным наукам учила. А подросла Лаура – вышла из милости. Слишком хороша она стала. Видать, поопасилась госпожа, чтоб не застила прислужница ее стареющей красы, не привлекла к себе какого молодого воздыхателя из тех, что вокруг хозяйкиного богатства вились, как слепни! Лауру продали.
С этим хозяином Лауре повезло. Он был стар, и женщины ему уже были без надобности. Сидел все за колбами, за ретортами. Писал какой-то мудреный трактат, ничего вокруг себя не видел. Впрочем, красивую девушку заметил, относился к ней по-отечески. Тоже взялся учить. Забил хорошенькую головку Лауры историей, географией, даже математикой. Так и жила бы она с ним, как у Христа за пазухой.
Но умер старый ученый, и досталась Лаура вместе со всем остальным имуществом его дальнему молодому родственнику. У него девушке тоже нетрудно жилось: работой не загружали и ласками не докучали – хозяин отдавал свое внимание красивым мальчикам. Два года провела у него Лаура, а потом была променяна на смазливого раба. К тому времени Лаура расцвела, созрела и потому попала в самый настоящий гарем. Хозяин был к ней благосклонен, но это ей счастья не принесло. Жена, ходившая до того момента в любимицах, не смирилась со своей участью и, видно, поклялась любым путем избавиться от проклятой девчонки. После недолгого, но ожесточенного скрытого противостояния, она неведомо какими путями добилась того, что Лауру продали.
Так она попала к работорговцу, которому Эрик намял бока на базарной площади, а теперь молилась на своего нового хозяина. Наконец поверив в то, что ее возьмут с собой в далекий стольный город русов, она воспрянула духом и очень серьезно отнеслась к словам Эрика о тяготах дальней дороги. Аппетит у нее был отменный, что и говорить. За считанные дни щупленькая фигурка округлилась, приобрела более женственные очертания, налились впалые щечки, в глазах появился озорной блеск. Теперь она ничем не напоминала девочку-подростка. Лаура превратилась в молодую красивую женщину... Пожалуй, даже чересчур красивую.
Тем временем купцы готовились к отплытию на родину: чинили лодьи, запасались в дорогу всем необходимым, упаковывали товар, приобретенный для продажи в Киеве. Эрик почти не принимал участия в общих приготовлениях. Пополнил запас провизии – вот и все сборы.
И вот ясным сентябрьским утром караван лодий отчалил от греческой земли и двинулся вдоль берега в обратный путь по широкому Русскому морю.
Сначала погода благоволила к путешественникам. Светило солнце, попутный ветер полнил ветрила, и лодии быстро скользили по зеленоватым морским волнам. Эрик вновь плыл в одной лодии с купцом Стародумом. Все было в точности так, как тогда, когда они плыли в Византию: гребцы, по причине попутного ветра получившие возможность отдохнуть, резались в кости, Стародум обсуждал со своими людьми, насколько выгодной оказалась поездка и по каким ценам продавать взятый в Константинополе товар на киевском базаре. Лекарь Стародума вновь мучился от морской болезни, проводя почти все время перевесившись через борт лодьи и усердно разглядывая прозрачные воды Русского моря.
Лаура в море чувствовала себя прекрасно, она даже понятия не имела о том, что такое морская болезнь. Поначалу Эрик опасался, что она быстро затоскует в море. Похожие друг на друга как две капли воды дни, отсутствие перемен и все те же лица вокруг – это выводило из себя даже самых закаленных. Но Лаура находила радость и развлечение в самых будничных вещах. Она радовалась солнцу и морю, разговаривала с чайками, и Эрик скоро забыл о своих тревогах. Лаура радовала его своим покладистым, терпеливым нравом, и с удовольствием думал он, что не ошибся в выборе, что из бывшей рабыни добрая выйдет жена...
Потянулись долгие дни. Когда уже до устья Днепра осталось меньше суток водного пути, удача изменила русам. Налетела буря и начала трепать лодьи, разбрасывая их по вспенившемуся морю, как опавшие листья.
В такую погоду к берегу причалить – все равно, что на себя руки наложить. Разобьет, размажет по прибрежным скалам. Оставалось одно – пережидать непогоду на плаву. Благо, опытный Ворот, загодя почувствовав приближение грозы, приказал убрать паруса, иначе они моментально превратились бы в лохмотья.
Купцы, не раз уже попадавшие в подобные передряги, относились к разбушевавшейся стихии спокойно и смиренномудро – никто не знает, что судьба нам готовит. Если суждено сгинуть в морской пучине, то, значит, так на роду написано, а нет, так, значит, еще поживем.
Но бедняжка Лаура чувствовала себя плохо. Она не металась по лодье, не цеплялась за людей – забилась в самый дальний угол и сидела там, не в силах пошевелиться, с помертвевшим от ужаса лицом, посиневшие губы что-то шептали. Мужчины жалели ее, и мимоходом посмеивались презрительно над лекарем, который пуще бабы испугался непогоды. Вновь Эрик подивился – зачем было тащить в Византию столь бесполезного человека? Никакой пользы от него, один вред, да обуза.
Лекарь стонал и плакал, как женщина, призывая на помощь всех богов, которых только знал. Он не на шутку перепугал Лауру, которая долго прислушивалась к его мрачным пророчествам, а потом побледнела и сомлела. Эрик, приведя ее в чувство, хотел было дать ему пинка и отправить в бушующие воды, как жертву богам, но все же сдержался.
А стихия разбушевалась не на шутку – волны, большие и серые, накатывали одна за другой, швыряя лодью из стороны в сторону и катясь дальше к крутому берегу, где разбивались с жутким грохотом.
Свинцово-серое небо низко нависло над морем, дождь хлестал как из ведра, наполняя лодьи, так что приходилось вычерпывать воду. Почти постоянно огромные молнии пронзали сгустившиеся сумерки и падали в море.
Внезапно рядом с лодьей, на которой плыл Эрик раздались полные отчаяния крики. Перегнувшись через борт, Эрик смог различить через плотную пелену дождя, что соседняя лодья перевернулась и вокруг нее плавают люди, пытаясь спастись. Хотя лодья Стародума была ближе остальных к месту крушения, подплыть и попытаться спасти товарищей не было никакой возможности. Просто смешно было бороться с исполинскими волнами, против которых человек казался муравьем.