Приехал Гришка с хорошими вестями. Малец Никита жив и здоров, Ефимия с мужем шлют поклон цареву любимчику, благодарят за подарки и ждут непременно в гости.

Но следующий день был памятен балом у Апраксина, возглавлявшего в ту пору Адмиралтейскую коллегию. Сподвижник Петра, друг фельдмаршала Шереметева, граф Федор Матвеевич Апраксин был одним из исполнителей царя в деле смягчения нравов, введения образования.

В доме его, как и в домах Головкина, Гордона, Брюса и многих других, строенных при Петре, покровительствовали уму и талантам. Во время бесед исключалось распитие вин, а место им уступали поучительные разговоры.

В пять часов вечера загремели пушки, извещая о начале ассамблеи у графа Апраксина. Сашка с Никитой, одетые в лучшие наряды, оставили свою карету конюшему в красивой ливрее и вошли в палаты.

Только Никита с Сашкой переступили порог графских палат, как услышали знакомый голос:

— Никита Антонович! Сашка! Здравия желаю! — то был Димитрий Усачев, бывший писарь в отряде Никиты.

— Ба! Димка! — воскликнули оба разом. — Клянусь, что и здесь ты на своем же поприще писаря?! — сказал Никита.

Усачев довольно улыбнулся и ответил:

— Я тут за секретаря. Балы попросили проводить, вы сегодня здесь желанные гости, особенно для меня! Милости прошу! — Димитрий сделал широкий жест рукой, неопределенно указывая в глубь залы.

Никита с Сашкой прошли сначала по всем галереям. В средней галерее были приготовлены сахарные закуски для дам высшего общества, которых здесь было немалое количество, что очень обрадовало Сашку.

Супруга Апраксина и вся женская половина дома, как хозяйки, сами встречали знатных гостей, поднося им чарку вина или меду.

— Хорош ли мед, Никита Антонович? — тихо спросила Мария Соколова, дальняя родственница Апраксина.

— Клянусь святыми образами! Ничего лучше не пробовал! — ей в тон ответил Никита.

«Пусть тешит себя напрасными надеждами относительно моей расположенности», — мило улыбаясь Соколовой, подумал Никита.

В боковых галереях стояли холодные блюда для мужчин. От галерей тянулись на двести пятьдесят сажен три аллеи, персекающиеся другими под разными углами. И без того несильный жар стал сменяться и вовсе прохладою. Гости, разошедшись по аллеям, безо всякого стеснения предавались веселью, отчасти благодаря тому количеству вина и меда, выпитому во время праздника. Некоторые из гостей слушали музыку, другие громко разговаривали, смеялись, гуляли рука об руку, играли в шашки, пили пиво, курили табак. Около пруда государев карлик тешил присутствующих своими шутками и остротами.

Неожиданно к Никите подошел император, до того мирно беседовавший с одним из фабрикантов, и предложил ему сыграть несколько партий в шашки. Никита втайне изумлялся тому, как умело император стирал грань между сословиями на этом празднике. Он открыт был для всех, вникал в подробности дел каждого, кто находился в поле его внимания. Он был среди народа своего, как внимательный наставник и добрый отец.

— Не сыграть ли нам с тобой несколько партий? — спросил император у Никиты, показывая на красивые шашечные фигурки, вырезанные из слоновой кости.

— А отчего же нет? — и Никита в сопровождении императора двинулся к беседке, где находился маленький столик.

К концу игры Петр, поняв, что Никита выигрывает и оттого чувствует неловкость, предложил ему принять заслуженную победу.

Вскоре начались танцы, которых Никита не любил. Все умевшие танцевать заблаговременно заняли места на скамьях, поставленных в круг той части главной аллеи, которая была для этого предназначена. Здесь приготовили оркестр, подобный дворцовому, также состоявший из клавикорд, нескольких скрипок, виольдамура, альта, виолончели, контрабаса, флейт и валторн.

Никиту забавлял причудливый характер польского контрданса.

— Это надутая степенность, важное выражение лиц и гордая поступь в неловком шарканье и фигурной осанке танцоров напоминают мне больных подагрой стариков, — говорил Никита Сашке, когда тот искал глазами спутницу для следующего танца.

Английский контрданс отличался смешной развязанностью и странным прыганьем. Каждая пара делала свои фигуры, и почти каждый танцевал по-своему.

Дам приглашали тремя церемониальными низкими поклонами с пошаркиваньем в разные стороны. Эти учтивости проделывали кавалеры на некотором отдалении. Окончив танец, кавалер почтительно целовал своей даме руку, к которой едва смел дотрагиваться концом пальца, и учтиво провожал ее к месту, после чего откланивался. Всю эту внешнюю напыщенность Никита презирал. Не привыкший в поклонах расстилаться в ногах девиц, он не представлял и не допускал даже мысли сделать это публично.

«Это они здесь и сейчас такие недотроги и скромницы! А попробуй заловить одну из них где-нибудь в укромном местечке, и вмиг покончено со святой неприступностью!» — размышлял Никита. Со временем у него сложилось даже положительное отношение к женщинам легкого поведения, нежели к этим чопорным и дорожившим своей честью девицам знатного рода.

— Ну отчего же эта молодая графиня Соколова тебе не по нраву? — спрашивал Сашка, видя, как эта самая графиня бросает на Никиту пылкие и влюбленные взгляды.

— Оттого, что стоит мне только прямо предложить то, что у меня на уме, она подведет меня под суд, а когда я месяца два потискаю ее у задних дворов и сараев, она мне сама отдастся! Еще и просить будет! Я уважаю тех, кто не слишком строит из себя святош и недотрог, — насмешливым голосом ответил Никита Сашке, в то же время обворожительно улыбаясь Соколовой.

Бал прошел весело и на славу. Молодежь, только-только отвоевавшая Кавказ, вовсю распоясалась на балу. Девушки были польщены вниманием бравых воинов. Графини и дворянки, белошвейки и прислуга одинаково пользовались успехом у мужчин.

Напыщенность, знатность и мнимую неприступность одних заменяла и дополняла доверчивость, простота и веселье вторых. И рядовым солдатам, и знатным боярам было из чего выбирать. Никита хотел было и Глашу привести на ассамблею, но Сашка отговорил его от этой затеи.

Домой друзья вернулись лишь под утро. Никита дал в конце бала уговорить себя заночевать у молодой и статной вдовы поручика бомбардирской роты Василисы Лебедевой. Для Сашки она пригласила свою сенную девку, семнадцатилетнюю Верку.

Глава 25

Прошло две недели в веселых и беззаботных гуляньях. На улице слегка было заметно наступление осени. Только рано утром можно было определить, что кончилось лето, а днем все так же припекало знойное солнце и, казалось, назло осени грело сильнее, как будто хотело оставить на прощание людям побольше тепла.

В огромном и ухоженном поместье Преонских уже поспели спелые и сочные яблоки, которые ломали своим весом молодые ветки. Земля была сплошь усыпана богатыми дарами сада. Терпкий запах груш и яблок смешивался со свежей ночной прохладой, превращая сад в настоящий земной рай.