— Купе мы сами формируем, мне вас нетрудно посадить куда угодно…
— А одному нельзя?
— Можно.
Смущение Володи нарастало, но, чтобы понять, в чем дело, пришлось доехать до Владимира. Тут нужна была не теория, а наглядный пример, не объяснение, а наблюдение. Что такое?! Почему толпы людей ломятся на перрон, чуть не сбивая друг друга? А из вагонов рвется встречная толпа, несет какие-то шапки, пояса, пальто, сумки, украшения, куртки, штаны, сапоги — все из натуральной кожи. И началось…
— Тупленка бером! Бером! Бером! Пояс бером! Сумка бером!
Круговорот продающих и покупающих, толкотня, чуть ли не свалка, вопли, хватанье руками. В первые несколько минут Володя просто ошалел от шума, давки, толкотни и крика и понимал только одно — что он не может, как обычно, спокойно погулять вдоль вагона, задумчиво покурить, стоя на твердой земле. Похитили радость, разбойники! Вот он во всей красе, «веселый поезд»…
Но уже вступала в действие привычка, давно ставшая частью личности Володи, его сутью, привычка, с чем бы ни столкнулся, обязательно во всем разбираться, анализировать и наблюдать.
Постепенно Володя начал различать в толпе монголов — маленьких, всклоченных и грязных, и китайцев — аккуратных, покрупнее, почище и поспокойнее. Постепенно стал видеть, что вся эта круговерть — не такой уж хаос, как ему сразу показалось. Китайцы метались по перрону, но при этом все время наталкивались на людей хорошо одетых, спокойных и ничем не торгующих. С этими неторгующими они обменивались несколькими словами, иногда отдавали им деньги. Главари показывали им, рядовым торговцам, направление, и они быстро убегали, куда им сказано.
— Тупленка бером!
— Не бером, я из того же поезда.
— Посиму не толгуес?!
— Сам не знаю… — И Володя перешел в атаку: — У вас разве профессора торгуют?
— А твоя плофессола?
— Она самая, профессола!
Собеседника как ветром сдуло, и Володя видел краем глаза, как он подлетел к кому-то из организаторов. Ноги несли к проводнице:
— Это у вас на каждой станции?
— А вы как думали! И ваше счастье, что еще едете в первом вагоне и не вместе с китайцами!
— Чем китайцы такие плохие?
— Они не плохие, но у китайцев всегда свои дела.
— А у монголов?
— У монголов тоже свои дела, да еще грязно…
Подъезжали к Сергачу, Володя допивал свой портвейн, когда в купе просунулась голова, стриженая, аккуратная — китаец.
— Ты лусская плофессола?
— Ну… можно сказать, русский профессор.
— Тогда посли!
— Ку-уда? Никуда я не пойду!
— Посли, посли! Тебя люхеза хосит видить!
— Кто такая «люхеза»?
— Посли! Люхеза хосит! Посмотлис!
— Далеко?
— Блиско-блиско!
Китаец улыбался, сияя золотыми зубами, но что-то говорило Володе — так просто от него китаец не отцепится, проще пойти. Только вот принять бы свои меры…
И, уже идя вместе с китайцем, Володя обращается к проводнице:
— Не знаете, где тут люхеза?
— Это в соседний вагон.
И никакого удивления! Смотри-ка, все тут знают люхезу, он один люхезы не знает.
— Я иду к нему, вернуться думаю через час…
— Вы не бойтесь… Они таких уважают.
— Каких «таких»?
Девушка раскрыла рот, но не успела объяснить…
— Посли-посли! Люхеза озидает!
Купе как купе. Невероятной толщины китаец на нижней полке, у окна. Двое потоньше сидят на второй нижней полке, почтительно склонившись к толстяку. Поразительно, как всегда, у всякого народа, видно гангстеров! Володя не был уверен, что сможет сразу определить, кто из китайцев трудолюбивый крестьянин, а кто врач, интеллектуал или военный. Но эти, с золотыми кольцами на жирных, как сосиски, пальцах, с полными ртами золотых зубов, вкрадчивыми движениями, были совершенно узнаваемы. Зачем он им?!
При виде Володи толстяк осклабился. Сияние золотых зубов ослепило на мгновение.
— Ты лусская плофессола?
— Да, я профессор. — Помятуя, что перед ним иностранцы, Володя старался говорить внятно, четко, самыми простыми словами. — Вот, посмотрите.
Не дожидаясь разрешения, он присел на полку, выложил на стол удостоверение профессора университета. Бумага пошла по рукам.
— Хосис хансин? — вновь повернулся к нему главный.
— Хансин? Что такое хансин?
— Лусский тозе пьет хансин! Хосис хансин?!
— Ну, давайте хансин.
А! Так это ханшин, скверная китайская водка. Ему подают полстакана, главарь наливает себе на донышке.
— Ваньсуй! — И трое остальных тоже крикнули это «ваньсуй». [5]
— Ваньсуй! — Володе стало весело, легко. Да не опасные они, эти китайские гангстеры. Наоборот…
Главный долго рассказывал, как его дальний родственник поступал в университет и как ему помог один профессор. Володя поддакивал, прихлебывал и все время, проведенное в этом купе, внутри себя полусмеялся-полуплакал — ну почему русская мафия устроена не так, как китайская?! Что бы ей так же не любить науки и искусства?!
А по радио, включенном чуть ли не на полную мощность услужливым помощником люхезы, орали модные теперь песенки. Одна почти целиком состояла из припева:
Отказала мне два раза,
Не хочу, сказала ты!
Вот такая ты зараза,
Девушка моей мечты!!!
И это безобразие, особенно последние две строчки про «вот такую заразу», повторялось бог знает сколько раз.
Вторая песенка была все же интереснее, но внимание отвлекалось на речи люхезы, голову кружил некрепкий, но очень коварный ханшин, и Володя запомнил только один куплет:
Пальцы веером ложатся
На испуганную Русь!!!
Все вокруг меня боятся,
Я и сам себя боюсь!!!
Расставались друзьями, хотя Володя не все помнил из этого процесса прощания. Очень хорошо помнилось, что они с люхезой тоже пели какую-то песню, — но вот хоть убей, не мог бы сказать Володя, на каком языке они пели и что это была за песня.
Напоследок люхеза подарил огромную роскошную сумку. Володя не хотел брать, но все четверо китайцев так зашумели, закричали высокими голосами, так замахали руками, что не взять было бы сущим свинством. Володя отдарился книгой «Путешествие в Закавказье» академика Гельмгольца, про охоту на субтропические растения. Черт знает, зачем была такая книга люхезе, да еще на русском языке, но издавали ее в сороковые годы, и имела книга коричневый переплет с золотым обрезом и к тому же общий вид, в высшей степени совпадавший с умными беседами про профессуру и университеты. И даже сумка оказалась не так уж не к месту. «Подарю Лидке!» — думал Володя, обнаружив ее утром на столе.