Для капитана Немершева это было тяжелейшим ударом.
Никто не мог ему помочь, ни психологи, ни иные специалисты, все, что произошло с ним в течение нескольких суток, заняло непонятное место в душе. С одной стороны, саднило, как глубокая рана, с другой – вызывало сложные, неоднозначные чувства.
Тяжелее всего он переносил тестирование и вежливые, закамуфлированные под беседы с психологами допросы. С Зороастры Вадима эвакуировали действительно не в лучшем физическом и моральном состоянии, но теперь он оправился и откровенно не понимал, почему ему упорно отказывают во встрече с генералом Стангмаером и зачем вообще держат в реабилитационном отделении центрального госпиталя ВКС, когда он здоров?
Немершев не мог обвинить окружающих в откровенномнедоверии, – все, о чем он докладывал, не подвергалось прямому сомнению, но трактовалось несколько иначе, чем предполагал он сам.
* * *
Очередное собеседование с доктором Хорнетом отличалось от предыдущих встреч лишь измененными формулировками вопросов:
– Вадим Петрович, вы уверены, что некоторые поступки были вызваны вашим волеизъявлением?
Немершев устало посмотрел на собеседника.
– Сколько можно муссировать одну и ту же тему? – устало и раздраженно спросил он.
– Не настаиваю на немедленном ответе. Вы можете обдумать вопрос, прежде чем...
К фрайгу! Он все труднее выносил затянувшуюся моральную пытку. Его упорно подводили к мысли, что внезапно вспыхнувшие в душе чувства были навязаны ему извне, хотя техническая экспертиза недвусмысленно показывала: устройства обмена данными его импланта не содержат сведений о стороннем влиянии на рассудок.
В конце концов, конструкция его импланта принципиально отличалась от стандартной, общепринятой. И доктор Хорнет был осведомлен об этом не хуже, чем он сам. Ни одна машина, ни один искусственный интеллект не мог вот так запросто добраться до рассудка Немершева, иначе на протяжении десяти лет службы он бы раз за разом проваливал задания.
– Док, вы бывали когда-нибудь на планетарных зачистках? – вопросом на вопрос ответил Вадим, нарушив затянувшуюся паузу.
– Нет. Какое это имеет значение? – Хорнет, как обычно, вел себя сдержанно.
– Огромное, – Вадим, в отличие от доктора, уже не мог скрыть раздражение. – Вы специалист, или как? Неужели мне нужно снова и снова напоминать вам о таком явлении, как встречные излучения? Сколько раз я сталкивался с машинами, чьи искусственные нейросети содержали матрицы сознания погибших пилотов?
Вопрос как будто повис в воздухе.
– Ну, вам виднее, капитан, – наконец ответил Хорнет.
– Именно, – Немершев продолжал злиться, хотя понимал, что эмоции сейчас могут только навредить. – Они тысячи раз пытались получить доступ к моему рассудку, ведь для большинства боевых машин понятие «нейросенсорный контакт» имеет первостепенное значение. У сотен уничтоженных мною кибермеханизмов имелось больше оснований и технических средств воздействия на системы импланта, чем у Лори. Повторяю: не она вырубила меня, и метод воздействия в данном случае был физический, а не ментальный! Я устал. Устал повторять одно и то же. Вы сомневаетесь, перепроверяете, я терпеливо сносил все процедуры тестирований и допросов, но теперь говорю: хватит! Либо выносите свой вердикт, либо...
– Почему вы злитесь и нервничаете?
– Потому что меня все это достало. Вы копаетесь в моей душе, видимо, не до конца поверив, что она есть. Ищете рациональное среди чувств. Это, в конце концов, мой личный внутренний мир!
– Успокойтесь, капитан.
– Я спокоен. Только не пытайтесь и дальше давить на меня. Я не изменю своего мнения и не запутаюсь в показаниях. Лори и Эльза – люди. Они не намеревались воздействовать на меня. Провал операции обусловлен другой ошибкой, – я позволил обследовать себя в клинике, куда записались на прием обе девушки. У вас достаточно материалов для приговора.
– Здесь не трибунал, и, между прочим, я не представляю интересы отдела внутренних расследований, – возразил доктор Хорнет. – Меня интересует ваше состояние, ну и попутно мы исследуем всю доступную информацию по последним событиям.
– Вы копаете не в том направлении. Замкнулись на понятии «машина» и совершаете одну ошибку за другой. Смените термины. Лори и Эльза – люди.
– Вы уже неоднократно заявляли об этом.
– А вы не прислушались к моему мнению. Все, что отличает машину от человека – это способность сомневаться. Не только просчитывать ситуацию, а еще и переживатьее! По-моему, все очевидно. Я изначально не был уверен, что Лори и Эльза именно те, кого мы искали, и высказывал свои сомнения...
– Да, капитан, я знаю об этом, успокойтесь. Но поймите – моя обязанность выяснить: насколько вы были свободны в своих поступках и чувствах. Понимаю, вам нелегко. Но и нам, – он сделал широкий жест, как бы обозначая круг сотрудников, причастных к текущему проекту, – сложно с уверенностью судить о возможностях машин неизвестной конструкции. А от нас требуют сделать выводы, дать конкретные оценки степени потенциальной угрозы...
– Степень потенциальной угрозы на самом деле велика, – взяв себя в руки, ответил ему Немершев. – Свидетельство тому – инцидент на Элио.
– Хорошо, Вадим Петрович. Давайте остановимся на сегодня. Достаточно. Мы действительно начинаем повторяться.
– Ходить по кругу, – мрачно уточнил Немершев.
– Отдыхайте. – Хорнет пропустил мимо ушей последнее замечание. – Кстати, у отдела внутренних расследований нет претензий к вам.
– Спасибо, док. Хоть здесь успокоили.
* * *
На следующее утро он не встретился с Хорнетом, как обычно бывало на протяжении последней недели.
Новость о том, что его «выписывают», Вадим встретил спокойно. Все имеет свое начало и свое завершение. Это был трудный, но неизбежный этап.
* * *
Покинув стены госпиталя, Немершев еще несколько часов провел на базе ВКС, вынужденно следуя формальностям, хотя в душе он стремился как можно быстрее расстаться с военным городком. Может быть, после пребывания «под следствием» он до конца не верил, что его вот так спокойно отпустят. Что-то если не надломилось внутри, то серьезно сдвинулось, произошла невольная переоценка не только событий, но и собственных устремлений.
Вадим чувствовал себя неуютно, но старался не показывать этого. В конце концов, он ведь не собирался расставаться со службой? Или собирался, но еще не мог признаться в этом перед самим собой?
А что изменилось? Отношение флота ко мне или мое отношение к флоту?
Тяжелый вопрос.
Десять лет... Огромный пласт жизни... Он впервые смотрел на себя будто со стороны, только сейчас задумавшись над тем, в каком напряжении прошли эти годы.
...Покончив с формальностями, Вадим получил документы и, бегло просмотрев личные данные, считанные с возвращенной ему статкарточки, понял, что временно выведен в резерв флота, при этом ему на счет перечислена сумма, которая, по мнению командования, должна была обеспечить длительный период реабилитации.