Издав раздражённое «хм», герцогиня поднялась по ступенькам особняка и вошла в него, словно это был её собственный дом, а Алексу, Темплтону и Элтону не осталось ничего иного, как последовать за ней.
Симмонса нигде не было, зато на ступеньках лестницы, ведущей на второй этаж, стоял пожилой мужчина, который рассматривал акварели, повешенные там Эммелин.
– Замечательная работа. Полагаю, вы лорд Седжуик? – обратился он к Алексу, поправив очки. Алекс кивнул. – А я…
– Лорд Хейли? – воскликнула герцогиня. – Говард? Неужели это вы?
– Ваша светлость, – мужчина вежливо поклонился, – для меня честь, что вы ещё помните меня.
– Как я могу не помнить? После ваших лекций в Научном обществе о туземцах я добрых шесть месяцев ходила сама не своя.
– Вы мне льстите, – скромно заметил лорд Хейли. – Это было много лет назад.
– Что вы здесь делаете? – спросила герцогиня. – О, конечно же, я знаю, зачем вы здесь. Вы приехали навестить свою дочь.
– Кого навестить? – не понял он.
– Ах, подумать только! Вы такой же рассеянный, как всегда, – ответила герцогиня. – Жену Седжуика, Эммелин Хейли Денфорд.
– Ваша светлость, – нахмурился лорд Хейли, – вы, должно быть, спутали меня с кем-то, потому что у меня нет дочери.
В тот самый момент, когда пристальный взгляд герцогини Шевертон остановился на Алексе, дверь гостиной отворилась, и на пороге появился Хьюберт, а вслед за ним бабушка, которая колотила его зонтиком по спине.
– Гадкий мальчишка, – приговаривала она. Бац! Бац! – Твоим родителям следовало утопить тебя при рождении, поганый щенок. – Бац! Бац!
– Бабушка! Прошу вас, перестаньте! – умолял Хьюберт.
– Ещё, миледи! – с энтузиазмом поддерживала вдову шедшая вслед за ней Эммелин. – За Седжуика!
Когда они оказались в центре холла, со всех сторон посыпались беспорядочные восклицания:
– Дочь?
– Вот она – Эммелин!
– Мошенница!
– Титул барона мой!
Какофония не утихала, все кричали одновременно, и единственным человеком, как заметил Алекс, кто не принимал в этом участия, был Темплтон. С улыбкой до ушей он сидел в кресле, вытянув длинные ноги и сложив руки на груди.
– Отлично, Седжуик! – прокомментировал маркиз. – А я всегда считал вас скучным человеком. Не понимаю, как я мог так ошибаться.
– Я хочу напомнить всем вам, что являюсь хозяином этого дома, – Седжуик стоял посреди гостиной, скрестив на груди руки и расставив ноги, как полководец, – и распоряжаюсь здесь я. Запомните мои слова: я выставлю отсюда любого, кто не будет мне подчиняться.
Герцогиня хмыкнула, но Алекс угрожающе посмотрел на неё, и она поджала губы.
Эммелин догадалась: благородная леди не хотела, чтобы её выставили и она пропустила хотя бы одно мгновение предстоящего скандала.
– Седжуик, – сказал лорд Хейли, – я считаю непростительным, что вы использовали моё имя таким образом. Память о моей жене… – Мужчина запнулся, и его взгляд остановился на Эммелин. – Могу сказать, я воспринимаю это как оскорбление моей Элеоноры.
– Элеоноры? – одновременно выдохнули Эммелин и Элтон.
– Да, Элеоноры. – Лорд Хейли, выпрямившись в кресле, поправил очки и снова посмотрел на Эммелин. – Каким бы невероятным это ни показалось, но у неё были такие же белокурые волосы и голубые глаза, как у вас, мадам.
– Господи, Хейли, вы правы. – Герцогиня тоже не отводила глаз от Эммелин. – Девушка – вылитая Элеонора на портрете.
– Мою мать звали Элеонора. – Эммелин почувствовала, как у неё руки покрываются гусиной кожей.
– Расскажите мне о ней, – побледнев, лорд Хейли уже по-другому посмотрел на Эммелин.
– Не понимаю, что… – Эммелин всегда стеснялась рассказывать о своей матери.
Лорд Хейли сел рядом с ней, взял её за руку и повторил свою просьбу:
– Расскажите мне о ней.
Эммелин выполняла его просьбу, тщательно подбирая слова:
– У нас с ней и глаза, и волосы были похожими, но мне всегда казалось, что у неё цвет глаз и волос более насыщенный. Она любила цветы. Особенно розы.
Он кивнул и, чтобы она продолжала, спросил:
– Где вы жили?
– В коттедже возле Верхнего Олтона.
– Чей это был коттедж? – Хейли закрыл глаза и сжал вис-. ки руками.
– Думаю, моей бабушки. Правда, я её не знала, потому что она умерла ещё до моего рождения. Он находился сразу за деревней, в углу двора протекал чудесный ручей.
– Расскажите мне о характере вашей матери. – Глаза у лорда Хейли стали влажными, и он отвернулся.
– У неё был сильный характер, но она была нездорова. – Нескрываемый интерес лорда вызвал у Эммелин подозрения.
– Что вы имеете в виду? – продолжал лорд.
– Она была безумной, – сказал Элтон тихим низким голосом, который наполнил всю комнату. – Но вы и сами знаете это, не правда ли, милорд?
Лорд Хейли кивнул, и у него на глазах выступили слёзы.
– Её мать была сумасшедшей? – вмешалась леди Лилит. – Ну и сюрприз!
– Замолчите, леди Лилит! – прикрикнула на неё герцогиня Шевертон. – Ваша собственная мать тоже не бог весть что.
У леди Лилит от оскорбления открылся рот, но она больше ничего не сказала. А лорд Хейли тем временем широко раскрытыми глазами, не веря себе, всматривался в Эммелин.
– Вы ребёнок Элеоноры? Эммелин кивнула.
– Моя дочь?
– Нет, милорд. – Ей не хотелось быть тем человеком, который скажет ему правду, но она кивком указала на Элтона. – Мой отец он.
По комнате снова разнеслись вздохи, в основном леди Лилит, которая восприняла эту новость с победоносной улыбкой, казалось, возвещавшей о низвержении Эммелин.
Но такого не должно было случиться.
– О, Кнопка, – тяжело вздохнул Элтон, – я всем сердцем любил твою мать и тебя растил как свою дочь. Но Элеонора уже давно носила тебя, когда я встретил её в том коттедже. Твой настоящий отец он, – Элтон кивнул на лорда Хейли, – а не я.
В комнате воцарилась напряжённая тишина.
– Это неправда. – Эммелин отодвинулась от лорда Хейли и, прижав руки к сердцу, растерянно посмотрела на Элтона. – Я ваша дочь.
– О, я очень хотел бы, чтобы это было так, потому что никогда никем не гордился больше, чем тобой. – Старый разбойник опустился перед ней на колени. – Но я не твой отец, детка, и я всегда это знал.
– Как это может быть? – Эммелин перевела взгляд с Элтона на лорда Хейли.
– Думаю, дорогая, во всём следует винить меня, – ответил лорд Хейли. – Я не должен был жениться на вашей матери, зная, что она душевнобольная, но я её любил. Когда к ней возвращался рассудок, она была самой лучшей из всех женщин, любящей и восторженной, но потом впадала в бредовое состояние, и с ней ничего нельзя было поделать.