По улице медленно ехала, не желая их обгонять, машина. Словно в американском фильме про мафию. В машине должны были сидеть убийцы. Освещение на узкой улочке было недостаточным, чтобы разглядеть людей в машине, но Лидочка и Слава, не сговариваясь, прибавили шаг, в то же время стараясь делать вид, что никуда не спешат.
Лидочка взяла Славу под руку. Он прижал ее руку к боку сухим, острым локтем. Лидочка почувствовала, как колотится его сердце.
— Им нет смысла нас убивать, — сказал Слава. — Они должны нас беречь.
— Давайте остановимся, — предложила Лидочка. — Вы как раз собирались закурить.
— Я забыл дома зажигалку.
— Все равно остановимся.
Они остановились, повернувшись спинами к невысокой каменной ограде. Над ними нависали ветви розового куста. Цветы пахли легко и нежно.
Машина не остановилась. Она медленно проехала мимо. Окна в ней были открыты. Внутри сидела старенькая бабушка, а рядом с ней молодой негр в кожаной фуражке.
— Если вы будете так бояться, — говорил негр, — то никогда не научитесь водить машину. Вы скорее помрете, чем станете водителем.
— Моя смерть вас не касается, — ответила бабушка. Лидочка успела разглядеть, что волосы у бабушки были завиты и тщательно уложены.
— О чем они? — спросил Слава, который в стрессовые моменты терял способность понимать английский.
— Им до нас нет дела, — ответила Лидочка.
Машина уехала.
— Я вспомнил, — сказал Слава, — что подпольщики в оккупированных городах целовались, когда подходил немецкий патруль.
Лидочка промолчала. Она уже давно почувствовала, что Слава все более увлекается ею — и это было неудивительно. Нестарая, миловидная женщина рядом с мужчиной, волею судьбы страшно одиноким, к тому же союзница в локальной, но жестокой войне.
Они, не разговаривая, дошли до дома без приключений. Слава выговорился, а Лидочке говорить не хотелось. Она мечтала о том, когда эта поездка закончится. Хотя главного она еще не сделала — не сняла дом. И завтра надо брать себя в руки и ехать в Найтсбридж, где Валери, кажется, нашла то, что нужно.
* * *
Дома были лишь краснодарские родственники. Они не зажигали света в своей комнате, дежурили у окна, поджидали.
Томимые страхом и неизвестностью, они выскочили в коридор.
— Ну хоть до хаты пешком беги, — сказал Василий.
— Тут уж не до наживы, — поддержала его Валентина.
В коридоре сильно пахло женским потом. Слава тоже почувствовал этот запах, быстро прошел в столовую и открыл там окно.
Василий с Валентиной шли за ним, как перекормленные дети, и непрерывно говорили, чуть подвывая. Лидочка понимала, что им было очень страшно одним в темном доме.
— Эта ушла, — сообщила Валентина. — Как вы ушли, так и она убежала. Наверное, доносить.
Почему-то она почувствовала, что Лидочка в курсе бед.
— Валек, — велел Василий, — ты бы чайку поставила.
— Мы уж за вас боялись, — сказала Валентина, не двигаясь в сторону кухни. — Можно сказать, опасались, что они вас подстерегут.
— Не бойтесь, — сказал Слава. — Не нужны им наши хладные трупы. Я буду у себя.
Он ушел так быстро, что они не успели в него вцепиться. Лидочка не смогла последовать его примеру и осталась на милость Кошек.
— Ты уж с нами посиди, — сказала Валентина голосом нищей старушки. — Нам никто ничего не рассказывает.
— Мы хотели сегодня взять обратные билеты. До такой степени отчаяния мы дошли, — добавил Василий. — Но она ж нас не пустит.
— А когда у вас вылет по билету? — спросила Лидочка.
— Шесть дней еще осталось, Лидуша, шесть дней — так не дожить нам…
— А может, Лидочка и не знает ничего? — произнес Василий, словно сделал неожиданное и страшное открытие.
— Не переживайте, — успокоила его Лидочка. — Я знаю.
Скрываться перед ними было бесчеловечно — они же прибежали к ней жаловаться на свою долю.
— Вот я и кажу, — обрадовался Василий. — Не может того быть, чтобы Слава ей не казав.
Он то вспоминал о необходимости употреблять украинские слова, то забывал об этом.
— Нам же никто ничего не рассказывает, — повторил Василий. — Как нам можно такое терпеть?! Ведь чуть сунешься, тебе сразу: уйди, не суйся, не твоего ума дело. Но если вы мне велели молчать, то давайте молчать вместе.
— Кто вам сказал? — спросила Лидочка.
— Она нам сказала… — Валентина тихо заплакала, шмыгая носом и стесняясь своих слез.
— Ну ладно, — сказал Василий. — Ну чего уж там… Всем трудно.
— Да разве… Разве так можно? — спросила Валентина, словно Лидочка могла все объяснить.
— Так нельзя, — сказала Лидочка. — Но мы, к сожалению, пока ничего не можем сделать.
— А если письмо написать? Телеграмму в Москву. Чтобы проверили и произвели аресты, — предложил Василий.
Лидочка даже отвечать не стала, да Василий и сам не верил в собственные слова.
— А может, пожалеют? — спросила Валентина.
— Вряд ли, — сказала Лидочка. — Они слишком много потратили сил, чтобы дойти до этой точки. Им тоже нет пути назад.
— Ужас-то какой! — сказала Валентина.
— Я думаю, что нам надо уезжать, — решительно сказал Василий. — Плюнуть на все и уезжать!
— А вещи нельзя кинуть, — возразила Валентина. — Столько средств потрачено, столько времени… Чистое разорение!
Этот странный, пустой, ходящий по кругу разговор был прерван звуком открывающейся двери.
— Эй, кто дома? — послышался слишком громкий для позднего вечера голос Аллы. — Принимайте гостей!
Валентина, побледнев, замерла, словно ее застигли за чем-то постыдным. Василий бессильно опустился на стул.
Лидочка пошла к двери, но тут навстречу ей в столовую ворвалась Алла — веселая, краснощекая, глаза блестят. Сильно пьяная.
И за ней вошел Геннадий.
Лидочка не совладала с собой, и у нее вырвалось:
— Еще чего не хватало!
— А я рад, — сказал Геннадий. — Рад провести вечер в кругу таких приятных людей.
За последние дни он посвежел, словно много времени проводил на свежем воздухе. Шоколадные глаза горели хмельно и отчаянно.
Пиджак Геннадия был расстегнут. На черном галстуке красовалась золотая булавка. Брюки были белыми, и создавалось ощущение дурного вкуса.
Оттого, что виски Геннадия были высоко подбриты, а яркая лампа светила ему в спину, уши его просвечивали красным.