— Ну вот, вы лучше меня все знаете. И я с вами согласен. Я убежден, что ваши неприятные знакомые — часть достаточно большой и серьезной организации, которая может позаботиться о своих членах.
— Но Алла не была профессиональной убийцей…
— Этого мы уже не узнаем, — сказал Слокам. — Мы отправляем фотографии и словесные портреты всех действующих лиц в Москву. Но не рассчитываем на то, что нам будет выражена формальная благодарность.
Лидочка вышла проводить инспектора. Остальные полицейские уже сидели в машине. Было темно. От фонарей, лучи которых причудливо освещали большие цветы, веяло маленькой провинциальной сценой.
— А что будет с Кошками? — спросила Лидочка.
Слокам пожал плечами. Потом сказал:
— Если бы все действующие лица этой драмы были русскими, я бы не стал тратить сил понапрасну. Провел бы допросы и, если бы они не сознались, выслал бы всех подозреваемых из страны.
— Включая меня?
— Не знаю, — сказал инспектор. — Но формально вы для меня ничем не лучше остальных. Хоть вы и помогли мне. Спасибо.
— И что же вас останавливает?
— Неужели вы не поняли? Среди убитых есть английский гражданин, причем состоятельный английский гражданин и налогоплательщик. Мы должны охранять интересы наших субъектов. Тем более если они убиты.
— И что же?
— Никто не будет выслан в Россию. Я заставлю мистера и миссис Кошко сознаться. И не думаю, что это будет очень трудно. Мисс Кошко, вернее всего, возвратится домой и вступит в наследство. По достижении совершеннолетия. У нее есть взрослые родственники?
— Бабушка, мать Славы.
— Ей придется приехать сюда.
— Она давно собиралась… К тому же она — единственный близкий Иришке человек.
Слокам поклонился и направился к машине.
— Простите, Мэттью, — вслед ему спросила Лидочка, — а что же будет со мной?
— У меня нет оснований вас задерживать или высылать.
— Я хочу сегодня же переехать в гостиницу.
— Вы вольны это сделать — конечно, при условии, что оставите мне ваш новый адрес. Но я просил бы вас остаться еще на день-два.
— Зачем?
— Сегодня я отпущу мисс Кошко. Мне не хотелось бы, чтобы девочка вернулась в дом, где все случилось… Я знаю, что миссис Ричардсон готова принять Ирину, а дом будет опечатан. Но я не уверен, что мисс Кошко с ее характером захочет жить у Ричардсонов, имея собственный дом… Хотя я могу ошибаться. В любом случае дождитесь ее.
Машина взвизгнула шинами и резко выскочила на проезжую часть. Так водитель демонстрировал свое нетерпение уехать подальше от этого проклятого русского дома.
Лидочка непроизвольно сделала несколько шагов следом за машиной и отошла от дома.
Она обернулась.
Дом смотрел на нее светящимися окнами.
Слева застекленная дверь — свет из коридора. Справа широкое окно в комнате Кошек, забранное тюлевыми занавесками. Сквозь тюль можно было угадать очертания предметов. Над окном Кошек светилось окно спальни Аллы. Полицейские оставили свет везде.
Вдруг Лидочке показалось, что за занавеской на втором этаже скользнула легкая тень.
Этого не могло быть. Но даже отсюда, с улицы, снова смотреть на это окно не хотелось.
И тут же Лидочка подумала, что в этом нет ничего невероятного.
Геннадий и Эдуард не смогли сегодня улететь из страны. Куда им деваться?
Они подождали в темном саду, пока полицейские не уедут. Потом вошли в дом, поднялись на второй этаж и затаились там.
Когда Лидочка возвратится в дом и запрет дверь, они спокойно войдут на кухню и кто-то из них скажет: «Лидок, ставь чай, пора ужинать». И ты ничего не сделаешь.
В лучшем случае они свяжут тебя и оставят до рассвета на полу, с лицом, замотанным скотчем. В худшем — они тебя ликвидируют, так спокойнее.
«Лидочка, — уговаривала она себя, — не сходи с ума. Это твои расшалившиеся нервы… Ну почему я отказалась от полицейского? Потому что, когда они еще ходили, шумели, собирались уезжать, в доме ничего плохого случиться не могло».
Но сейчас это другой дом. Он во власти живых привидений.
Лидочка сказала себе, надо войти внутрь, позвонить Саше Богородскому, сказать ему, что у нее есть для него бандероль от Андрея, и спросить, не оставит ли он ее ночевать. Глупо — Саша не поймет. А тем более не поймет ее поступка его строгая жена. Нет, надо ехать в гостиницу. Запереть дом и ехать в гостиницу. Но для этого надо войти в дом, подняться к себе на второй этаж, собрать сумку, переодеться… А они уже там, стерегут ее!
Нет, на второй этаж Лидочка подняться не смела.
Она стояла, глядела на освещенные окна. Ничего в них больше не мелькало и не двигалось, но это не означало безопасности.
Ее укусил комар. За две недели в Лондоне ни одного комара не услышала, а тут укусил!
И вдруг из дома послышался звонок телефона.
— Ти-ту, ти-ту, ти-ту…
Телефон звонил чаще и тревожнее, чем в Москве.
Лидочка сделала несколько шагов, но остановилась на пороге, не в силах сделать последний шаг и войти в дом.
Телефон замолк. Лидочка остановилась. Ей хотелось, чтобы он зазвонил снова, но она представляла себе, как там, на втором этаже, затаились — пистолеты в руках — бандиты, ожидая, когда она войдет в дом, чтобы подкрасться сзади и захлопнуть дверь… И все!
Тут телефон зазвонил снова.
Он требовал, чтобы Лидочка вошла в дом. И после седьмого звонка она подчинилась.
Лидочка не стала закрывать за собой дверь, чтобы успеть выскочить из дома.
Она подняла трубку.
— Господи, я думала, что вы все перемерли! — Женский голос говорил по-русски. — Вроде бы вечер у вас, все дома должны быть. Это кто, Валентина?
— Нет, это Лидия. Лидия Кирилловна.
— Лидочка, тебя Марксина Ильинична беспокоит. Ты меня помнишь? Я бабушка Иришки.
«Господи, этого еще не хватало! Что я ей скажу?»
— Здравствуйте, Марксина Ильинична.
— А где Слава? Чего не подходит?
— Их с Иришкой нет дома, — сказала Лидочка часть правды.
— Жалость какая! А я, получается, зазря позвонила. Вы не представляете, Лидочка, как дорого стоят международные разговоры. Это сплошное разорение! И хоть я скучаю по Иришке, но не могу себе позволить с ней разговаривать. Поэтому я вас попрошу, пускай Славик, как придет, позвонит мне.
— Может, ему что-то передать? — осторожно спросила Лидочка и тут же осеклась. Что ее тянуло за язык?
— Я тебе только в двух словах скажу — только в двух словах. У нас несчастье, просто не знаю, как подготовить Иришку, она такая эмоциональная. Так что, пожалуйста, ей ни слова. Пускай Славик ее подготовит. Нет больше с нами нашей Аллочки. Погибла наша Аллочка.