— Что в бутылке?
— Рыбий бальзам, — ответил Менкар.
Поручик махнул рукой. Рыбий бальзам его не интересовал.
Аподис аккуратно уложил все обратно.
— Неплохо, однако, краевики живут, — заметил поручик. — Ничего удивительного в том, что такие юнцы в отставку выходят. Барахло с Края Земли таскать куда выгоднее.
Менкар смерил офицера холодным взглядом.
— Я присягу приносил Джанахам и за это чуть не получил от Садалмеликов достойную награду. — Он провел пальцем по горлу характерным жестом, означающим петлю. — Почему я должен служить сыну Морайи?
— Джанахи мертвы, — напомнил поручик.
— Кто это говорит? Даже Князь-Сенешаль не утверждает подобного.
Поручик не стал возражать. Не стоило затевать политический спор с этим обманчиво добродушным молодым отставником.
. Аподис помалкивал, вынося тюки во двор. Ему не хотелось рисковать попасться на какой-нибудь мелочи. Менкар справедливо говорил, что опасность разоблачения Аподиса будет уменьшаться с каждой проделанной от Края Земли милей, вот тогда можно будет и поговорить всласть.
За околицей Менкар сказал:
— Надо быть настороже. Мы теперь покинули Область Края Земли, а в этих местах разбойнички сейчас пошаливают. Так что давай не ловить ворон.
Больше всего он опасался, что у разбойников могут оказаться арбалеты: арбалетная стрела летит бесшумно, издалека и с немалой точностью; чтобы стрелять из аркебузета с такой уверенностью, надо подойти чуть ли не вплотную. Ближнего боя Менкар как раз и не боялся: у него самого была пара аркебузетов и сабля, а у Аподиса — налитый свинцом кистень, которым он весьма умело управлялся, — отмашутся как-нибудь, если нападающих будет не больше полудюжины; но чтобы, шайка была больше — маловероятно.
Однако обошлось без подобных приключений.
Впрочем, хлопот Менкару хватало и без разбойников. Их в избытке доставлял ему сам его напарник.
Сколько раз по дороге в Столицу им, по его требованию, приходилось отклоняться от намеченного маршрута, счесть было, невозможно. Причем у Аподиса существовала особенно раздражающая Менкара манера сообщать о своем решении свернуть с дороги буквально накануне. С чем это было связано, Менкар догадывался: Аподис не то чтобы не доверял напарнику, но на всякий случай страховался и явно имел на это особые инструкции своего начальства. Впрочем, чем дальше в Империю, тем менее Аподис им следовал, и в один прекрасный момент, вняв раздраженно высказанному мнению Менкара, что если бы он заранее знал все места, куда они должны заглянуть, то им пришлось бы меньше вилять, Аподис кивнул, и они разложили карту и проложили новый маршрут.
Менкар мало интересовался миссией своего приятеля. Но уяснить ее суть было не так уж сложно. Всякий раз, когда они отклонялись в сторону и останавливались в каком-то определенном месте, происходила одна и та же сцена. Они заходили в какую-нибудь лавчонку или останавливались в постоялом дворе, что-нибудь покупали или заказывали ужин, и Аподис, расплачиваясь, как бы невзначай демонстрировал один и тот же предмет, который хранил в кошельке: круглый, похожий на большую монету жетон с непонятными знаками. Хозяин лавочки или постоялого двора, увидев ее, заинтересовывался и предлагал ее eVy продать, а Аподис под предлогом, что это подарок или что это очень большая редкость, вызывал хозяина на торг, а когда сумма достигала одной и той же суммы, Аподис начинал склоняться к согласию, и хозяин предлагал ему продолжить торг в более укромном, спокойном месте, после чего они удалялись в заднее помещение, откуда Аподис вскоре возвращался вполне довольный. Только один раз хозяин постоялого двора никак не отреагировал на продемонстрированный ему жетончик, после чего Аподис сразу как-то заторопился, и они полночи скакали, так быстро и долго, что ни одна погоня не смогла бы их настигнуть; ночевать, правда, пришлось в стогу, но это дело привычное.
Со стороны все это выглядело вполне невинно и естественно, но даже младенцу, если таковой следил за ними, стало бы ясно, что жетончик был паролем, сумма, после которой достигалось определенное согласие сторон, — отзывом, а в задней комнате шел обмен некоей информацией конфиденциальной и, понятное дело, совсем не законной.
Менкар младенцем не был, но его не интересовали делишки Таласа в Империи; он твердо знал — меньше знаешь, дольше проживешь. Зато жетончик его заинтересовал. Он слишком напоминал ему киммериевые серьги, которые он видел у Эйли, а киммерий — металл редкий не то что в Империи, но и в Таласе. Тем более, что уж больно этот жетон был занимателен сам по себе — монет, если это была монета, такой тонкой чеканки ему видеть не доводилось. А если это была ручная работа, то интересно, что за мастер ее сделал?.. И где. Обращаться с просьбой дать рассмотреть ее к Аподису Менкар не хотел. Из чистого интереса он однажды заглянул в кошелек, пока Аподис выходил в сортир, но монеты там не обнаружил, несмотря на то что буквально через несколько минут она легла на стол перед хозяином скобяной лавки. В другой же раз, сунувшись в кошелек, Менкар вместо монеты обнаружил там небольшой клочок бумажки с изображенным на нем с большим мастерством мужским достоинством; намек был столь недвусмысленным, что Менкар больше не повторял попыток.
Тем временем, хотя и медленно, но верно они пересекали Империю с востока на запад и приближались к Столице.
Какие бы там дела ни связывали Аподиса с хозяевами постоялых дворов, но Менкар лично доверял им мало — кто не слышал о ненасытной жадности этого сословия? И то, что почти все, ко"го они встречали по дороге, являются тайными агентами Таласа, только усугубляло его подозрения. Всяк делал себе деньги по-своему: кто давал кров шпионам, кто был главарем или наводчиком разбойничьих шаек, а кто и сам грабил и убивал своих постояльцев — и кто сказал, что первый не может оказаться одновременно и вторым, и третьим? Поэтому Менкар старался заводить с трактирщиками внешне хорошие отношения (тем более, что они ему могли и вправду пригодиться), уверяя их, что это его путешествие — не последнее и что он собирается довольно часто ездить этой дорогой по торговым делам. Одному из трактирщиков Менкар даже в качестве залога будущих отношений продал весь запас перламутровых пуговиц и мелкого некачественного жемчуга; везти это добро в Столицу не было никакой корысти, здесь же оно стоило чуть дороже. «Рыбий бальзам» тоже понемногу расходился — в этих местах не знали лучшего средства от домашних насекомых. ..
Когда до столицы оставалось уже не так много пути, а у Аподиса, кажется, закончились все дела вдали от основного маршрута, на одной из дневных стоянок, чтобы отдохнуть, оправиться и перекусить под ласковым полуденным солнышком, Менкар распаковал бутыль, срезал с ближайшего куста ветку, так что получилась палочка с крючком на конце, и вытащил из нее крючком длинную «колбасу». В шелковой оболочке «колбасы» находилось главное их достояние и аванс Менкара — отборный, редкой красоты, формы и размеров жемчуг.
В тот же день Менкар продал остатки «бальзама» и саму бутыль — для наливок — молодой местной помещице; причем она спросила, не может ли Менкар доставить ей обеденный сервиз из цветного стекла, какой она видела у двоюродной тетки и каковой сделан был у рыбоедов. Менкар посмотрел на напарника, тот негромко сказал, глядя в сторону: «Шесть фунтов». Менкар перевел фунты на имперские деньги, прикинул трудности транспортировки и назвал цену — немалую, но не смутившую покупательницу.