Эйли немного поскучала на карнизе в ожидании, когда все серебро охранника перекочует к его узнику. К счастью, последние две недели было очень тепло; жара сохранялась даже ночью, и только под утро наступала заметная прохлада, так что Эйли могла позволить себе посидеть; у нее, правда, возникало подозрение, что матушка подобного ее поведения не одобрила бы, как не одобряла и иных выходок дочери, связанных с риском получить какое-нибудь осложнение в делах дальнейшего престолонаследия Таласа. Эйли понимала все это, но сейчас ее больше волновало наследование престола Империи, для чего требовалось как можно скорее — и без всяких свидетелей! — поговорить с Аламаком Менкаром. Пусть даже с риском — не таким уж, впрочем, большим — для короны Таласа.
Наконец охранник все же решил, что на сегодня с него хватит. Он, недовольно ворча, собрал кости в кисет и'мстительно притушил лампу, чтобы не расходовать зря масло. Менкар тоже почему-то покинул свое неуютное жилище. Эйли от досады нехорошо помянула его родителей и всех краевиков заодно с ними, но тут внизу отворилась дверь, и из караулки вышла темная фигура и проследовала в сторону стоящей неподалеку будочки вполне понятного назначения. Это был Менкар, Эйли узнала его как всегда чуть разболтанную походочку; охранник, судя по всему, не счел необходимым затруднить себя сопровождением арестованного до сортира; похоже, у него были свои взгляды на точное исполнение устава.
Когда Менкар скрылся за деревянной загородкой входа, Эйли соскользнула с крыши и мягко спрыгнула на землю. А через мгновение тенью скользнула следом за ним.
Внутри царила, слава Богам, полнейшая темнота и густой соответствующий дух.
— Кого тут несет! — рявкнул откуда-то из вонючей темноты знакомый голос, и Эйли, чуть не задохнувшись, ответила злым шепотом:
— Не ори! Это я, Сухейль…
Что-то там, во мраке, тяжело и мокро шлепнулось, завозилось.
— Госпожа Сухейль? Ваше высочество? — раздался до невозможности удивленный голос Менкара. — Как?..
— Молчи! Ради всего святого молчи! — зашипела как можно тише Эйли. — Да, это я. Мне надо с тобой поговорить.
— Ваше высочество? — повторил Менкар. Его голова тут же проявилась силуэтом на фоне светового пятна на стене. — Поговорить?
Эйли не давала ему опомниться:
— Молчи! Мне нужна твоя помощь.
— Прямо сейчас? — Менкар был все еще очень удивлен. Впрочем, кажется, сейчас он уже где-то наполовину притворялся.
— У меня не получается крыло. Это очень, очень важно!
— Крыло? Ага…
Голова Менкара закачалась, в темноте что-то завозилось, звякнуло, потом затихло и до Эйли донесся шепот:
— Простите, ваше высочество, но не могли бы вы обождать с вашим делом буквально одну минуту. Уж больно вы меня напугали…
Эйли фыркнула. Тоже мне, аристократ.
— Хорошо, — ответила она насмешливо. — Я подожду тебя снаружи. Только поторопись. — И не выдержав, она добавила: — Надеюсь, тебе не придется менять штаны?
— Почти, — пробурчал голос Менкара, и Эйли выскользнула наружу.
«А этот парень ничего себе, — подумала Эйли, скрывшись в густой тени ближайшего дерева, — не теряется и быстро соображает».
Менкар появился из сортира минуты через две. Он огляделся, и Эйли негромко мяукнула, не очень-то стараясь походить на кошку, скорее просто привлекая к себе его внимание.
Менкар услышал, обернулся и уже через миг стоял возле дерева.
— Ох и напугали вы меня, ваше высочество, — весело зашептал он. — Только, понимаешь, я…
— Потом! — резко оборвала его Эйли. — Ты мне нужен… Она быстро объяснила ему что к чему.
— Ждите! — все поняв, тут же ответил Менкар. Он вышел из-под дерева и направился к караулке. Хлопнула дверь.
Несколько минут его не было, и Эйли, встревожившись, подбежала к окну.
За мутным стеклом Менкар что-то втолковывал давешнему стражнику. Стражник в ответ хитро подмигивал и наконец кивнул. Менкар подмигнул ему в ответ, пододвинул горку монет и, подхватив свой колет, вышел на крыльцо.
— Иди за мной, — не дав ему опомниться, дернула за рукав Эйли, и они побежали.
Они прошмыгнули в башню в полнейшей темноте, лишь изредка рассеиваемой лунным светом из узких окошек, быстро поднялись по винтовой лестнице почти на самый верх, в запущенную всеми комнату, где Эйли тайком мастерила свое крыло.
Перед дверью комнаты Эйли остановилась, зачиркала огнивом. У нее не сразу получилось высечь огонь, и Менкар, отобрав огниво, сам занялся добыванием огня. Эйли тем временем достала большой ключ и отперла дверь, с трудом попав в замочную скважину.
Менкар зажег свечу, оставленную около двери, и огляделся.
— Закрой дверь, — сказала Эйли. — Я не хочу, чтобы заметили свет в окне.
Менкар затворил дверь, нашел глазами лампу, бросил взгляд на окно — окно было завешено плотной темной тканью; Менкар добавил масла из большой бутыли, зажег и повесил лампу на крюк, вбитый в потолок. Потом нагнулся и стал рассматривать, что там намастерила Эйли.
Эйли молча сидела в углу на низком табурете, уперев локти в колени и положив подбородок на сцепленные пальцы; вид у нее был угрюмый.
— Да, — сказал наконец Менкар. — Действительно никуда не годится.
— Рук не хватает, — мрачно сказала Эйли. — И утюг слишком быстро остывает…
Менкар с серьезным видом осмотрел остывшую жаровню и стоящий в ней утюг. Утюг был великоват для ее высочества.
— Императрица хочет, чтобы я увезла Наследника, — вдруг сказала Эйли, не меняя позы.
На мгновение Менкар оторвался от созерцания утюга и внимательно поглядел на девушку.
Эйли кивнула.
— На этом? — Менкар поддел изделие носком сапога.
— На чем получится, — ответила Эйли безразлично. Юнкер задумчиво обошел расстеленную на полу заготовку крыла.
— Теперь понятно, почему вы ко мне в самый сортир полезли, — бормотал он себе под нос, — из-за чего я чуть в очко не провалился, как тот парень с заставы. — Он поднял с пола лист бумаги, на котором очень толково был нарисован чертеж, повертел в руках. — Так… так, — бормотал он, сверяя то, что лежало перед ним на полу, с рисунком. — А это что?.. Ага, понятно… Самоубийство, — сказал он вдруг резко. — Это же просто самоубийство…
Он еще что-то бормотал и все ходил и ходил вокруг.
А Эйли сидела и молча смотрела в пол. Она его не слушала. Она даже ни о чем не думала. Просто сидела и ощущала, как медленно и неотвратимо тает в ее душе и без того слабая надежда на спасение. На спасение даже не себя, а малыша-Наследника, которого всего-то несколько недель назад она не знала, который все это время досаждал ей своими капризами, излишней надоедливостью, детским своей непосредственностью и упрямством…