- Вот видишь, - настырно вернулся он к прежней теме, когда в четверть первого поступило сообщение еще об одном подходящем блондине, - это уже четвертый. А сколько их еще будет?
- Юрочка, из первых трех только один пришел без компании. Что ты так волнуешься? И этот четвертый, я уверена, окажется с друзьями, через пару минут тебе сообщат об этом.
- Все равно я не понимаю, - упирался Коротков, - почему ты решила, что Фанат - непременно одиночка? Ну вот почему, почему? Ну убеди меня!
- А просто так, на слово, не веришь? - улыбнулась Настя.
- Не верю!
- Станиславский ты мой. Иди в театр, работай режиссером и говори актерам: "Не верю!" Ты помнишь наш вчерашний разговор с женой Лесникова?
- Помню, чего ж тут не помнить, чай не в прошлом году было. И что?
- Я вот после вчерашнего все думаю, а зачем, собственно говоря, люди общаются?
Юра поерзал на сиденье, стараясь устроиться лицом к Насте.
- Чего-о-о? - недоуменно протянул он.
- Повторяю: для чего людям бывает необходимо общаться друг с другом?
- Ну как это для чего? Чтобы обмениваться информацией. Информационный голод - самый непереносимый стресс и самый мощный двигатель. Это всем известно.
- Ладно, я задам вопрос по-другому. Почему ты испытываешь потребность поговорить с кем-то, поделиться своими переживаниями, рассказать о том, что у тебя произошло? Почему ты стремишься не получить информацию, а дать ее? У тебя в данном случае никакого голода нет, а ты все равно стремишься к общению. Можешь объяснить, почему? Вот ты на протяжении почти десяти лет бегал ко мне в кабинет и рассказывал, какая у тебя Лялька стерва и какой ты несчастный, потому что не можешь слиться в любовном экстазе со своей Людмилой. Заметь себе, я тебя об этом не спрашивала, ты сам прибегал и плакался мне в жилетку.
В переговорном устройстве раздалось потрескивание, потом послышался голос одного из оперативников:
- Второй, я Пятый. Номер четыре встретился с девушкой, они уходят.
- Скатертью дорога, - пробурчал Коротков себе под нос и уже громче добавил: - Пятый, пусть он уходит. Отбой.
- Ну вот, а ты переживал, - усмехнулась Настя. - Одинокие молодые люди в наше время большая редкость, особенно если искать их не в библиотеках, а в местах ночных тусовок. Так ты не увиливай, большой босс, ты отвечай на мой вопрос. Для чего ты лил слезы у меня на плече, рассказывая мне байки об общей несправедливости мироустройства?
- Это же коню понятно, - фыркнул Юра. - Чтобы ты меня пожалела. Любому человеку необходимо сочувствие.
- Хорошо. А если бы ты не изменял своей жене Ляльке, а просто встречался бы с Людмилой, тебе нужно было бы мое сочувствие?
- А на фига? Чему тут сочувствовать-то? Все честно, все путем. Я не пойму, куда ты клонишь.
- Сейчас поймешь. И теперь вспомни-ка, любезный мой начальник, было ли хоть раз, чтобы ты пришел ко мне и сказал: Ася, я сволочь, я подонок, я женился на женщине, обещая ей райскую жизнь и страстную любовь до гробовой доски, и не сдержал своего слова, я ее обманываю, а она мне верит. У меня не хватает мужества признаться ей в том, что я ее больше не люблю, что я когда-то ошибся и теперь эту ошибку понял. Я трус и поэтому обманщик. Я и Людмиле изменяю, потому что периодически выполняю супружеский долг и ложусь с Лялькой в постель. Я плохой человек и поступаю дурно.
Коротков задумчиво молчал, затягиваясь сигаретным дымом.
- Ну так как, Юрасик, было такое или нет?
- Допустим, не было, - ответил он как-то неуверенно. - И что с того? Зачем я буду тебе это говорить? Я что, сам этого не понимаю?
- Вот именно, солнце мое. Ты мне говорил совсем другое. Что Лялька не понимает твою милицейскую душу, что у нее испортился характер, что она стала совсем невыносимой, по каждому поводу начинает на тебя орать и не хочет считаться со спецификой твоей службы. То есть в глубине души ты знал и понимал одно, а вслух произносил совсем другое. Ты создавал другую реальность, ту, которая тебе была удобна, потому что та реальность, которая существовала на самом деле, была тебе неприятна, и ты, сознательно или подсознательно, стремился заменить ее другой, более приемлемой. Я не слишком сложно объясняю?
- Не тупой, - огрызнулся Коротков. - Ты давай к Фанату переходи, нечего своему начальству кости перемывать.
- О, вспомнил наконец, что ты начальник! - расхохоталась Настя. - А если говорить о Фанате, то в первую очередь надо вспомнить о том, что он, вероятнее всего, психически нездоров. Или здоров, но отличается невероятным своеобразием мышления и суждений. Двадцать первый век на пороге, а он подметные письма строчит предмету своей неземной страсти и тайно вершит правосудие над теми, кто не разделяет его высокого мнения о Медведевой. Это что, нормально, как по-твоему?
- Да псих он, ясное дело, это мы уже раньше поняли. А что, психи, по-твоему, не стремятся к общению, у них друзей нет? Да я тебе тыщу примеров приведу, когда психи стараются свою искаженную реальность навязать всем подряд, и письма пишут в газеты, и к прохожим пристают со своими бреднями. Им тоже хочется поделиться своими соображениями. Нет, ты меня не убедила.
- А исторические примеры тебя тоже не убеждают? Ты вспомни, сколько раз мы имели дело с маньяками-убийцами, и ни один из них, между прочим, не испытывал потребности кому-то рассказывать о своих подвигах. Ни у одного из них не было друзей-приятелей, ни один из них не делился своими впечатлениями и переживаниями после очередного убийства. Они даже дневники не ведут, потому что у них нет необходимости создавать вторую, удобную им реальность. У них реальность одна, одномерная и абсолютно правильная. На их взгляд, конечно. Они убивают, потому что ТАК НАДО, и никаких угрызений совести и сомнений в своей правоте нет и быть не может. А что касается тех сумасшедших, о которых ты только что говорил, так они не сочувствия ищут и не общения, они пытаются навязать нам свою реальность, потому что верят в нее и считают, что и все остальные должны верить. Они хотят спасти общество от катастрофы, от излучений там каких-нибудь или от преступных опытов. Другое дело, что реальность эта бредовая, но она у них одна, и им не нужно создавать другую, чтобы лучше выглядеть в собственных глазах или в глазах окружающих. Они уверены, что правы, и не нуждаются ни в чьем одобрении. И маньякам-убийцам не нужно одобрения со стороны, они сами себе судьи, сами принимают решения и сами их выполняют. И ни с кем не делятся.
- Да, - кивнул Юра, - насчет исторических примеров ты, пожалуй, права. Вот слушаю тебя и пытаюсь припомнить все наши дела о серийных убийцах. Про них потом всегда говорят: "замкнутый, скрытный, ни с кем близко не сходился". Ладно, будем считать, что я тебе поверил. О, опять шуршит.