Он осознал степень своей вины, вкусил весь ужас запоздалого раскаяния, но в его мыслях в те дни постепенно выковывался и другой лейтмотив: заключенный в мягкие стены своего узилища, Семен день за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем, перебирая в памяти прошлое и слушая ненавистный вкрадчивый голос, начинал понимать также и то, что мальчики и девочки, подросшие на виртуалке, могли лишь подозревать, что мир реальных физических законов — это прежде всего удручающая окончательность, непоправимость каждого действия.
Грезы и жизнь суть не одно и то же.
В этой комнате с мягкими стенами он медленно взрослел, испивая до дна чашу мучений.
Сначала у него отняли виртуалку, но взамен не дали ни крохи настоящей жизни, лишь эти мягкие стены, светящийся потолок и голос, который ясно описывал ему те правила, по которым должен жить нормальный подросток.
Он не мог зажать уши, ибо это каралось.
Сэм не знал, сколько времени провел в этой одиночке с мягкими стенами. Если он отказывался есть, его кормили насильно. Если не спал, то получал дозу снотворного препарата с пищей, и тогда несколько ночей выпадали из сознания, радуя его черным, провальным сном без сновидений и теней.
Сначала он бунтовал, а потом смирился.
Он научился игнорировать голос, делая вид, что слушает его. Научился механически, машинально выполнять предписанные процедуры: есть, мыться, отвечать на вопросы, не кидаться на стены, не шарахаться от рожденных собственным сознанием призраков, а также от людей, когда те изредка заходили к нему с очередными дурацкими анкетами и осмотрами.
Так протекало его лечение, пока кто-то, совершенно недоступный восприятию Сэма, но обладавший властью над его судьбой, не решил про себя, что данный подросток уже не будет бить палкой по голове своих ближних.
Теперь ему предстояло вкусить иной стороны бытия.
Однажды утром неприметная на фоне бежевых стен, обитая все тем же мягким материалом дверь отворилась, и его навсегда вывели из маленькой квадратной комнаты, передав в руки представителям спецучреждения 56/33.
…
— Встать, говнюк!
Резкий удар в лицо заставляет голову онеметь.
Пятно крови расплывается на одежде.
— Встать, я сказал!
Он, всхлипывая, поднимается с пола.
— Руки по швам. Подбородок прямо! Смотреть мне в глаза, курсант.
…
Выстрел… Перекат… Выстрел…
— У тебя больше нет прошлого. У тебя, возможно, будет будущее. Твое настоящее это прилежная учеба. Сейчас ты все еще жрешь государственный хлеб, курсант, и ты должен любить того, кто тебя кормит. Кто делает из подонков настоящих мужчин?!
…Быть настоящим мужчиной, в понимании краснорожего инструктора, совсем просто: нужно лишь выполнять все, что от тебя требуют, с точностью автомата.
Забыть, кем ты был раньше, не сметь даже думать о том, кем ты станешь, и любить, самозабвенно любить руку, тебя кормящую.
Трудная наука, учитывая, что на фоне этого преподавалась не только снайперская стрельба, но и философия, бальные танцы, правила этикета.
В какой-то момент Сэм понял: если он не освоит эту трудную науку выживания, то его сломают. Он понимал это, потому что уже дважды прошел через ломку сознания, сначала после глобального сбоя городской компьютерной сети, а потом в больнице, когда доброжелательный голос терпеливо разъяснял ему, как Сэм убил металлическим прутом собственную сестру.
Эти люди действительно верили, что одно это же государство может сначала подсадить малолетних детишек на виртуалку, а потом покарать их за неадекватность восприятия реального мира. Они действительно думали, что имеют право и должны лечить его. Ему по-настоящему давали шанс стать новым человеком: каким-то там винтиком в огромном механизме самоуправления независимой планеты, а грубость перековки отмороженного подростка-убийцы в уравновешенного, циничного убийцу в законе не смущала его наставников.
Что ж, в какой-то момент у него хватило ума понять это и начать играть именно по тем правилам, которые ему предлагала жизнь,
Он закончил спецучреждение 56/33 с наивысшими показателями и тем самым купил себе свободу.
Никто не догадывался о том, что у новоиспеченного агента Федеральной службы безопасности Семена Крайнева, получившего созвучный своему имени агентурный псевдоним Сэм, под черепной коробкой сохранились не только воспоминания о прошлом, но и весь букет независимых, вполне осознанных чувств к. той системе, которая вырастила и воспитала его.
Он не сломался. Он всего лишь спрятался под непробиваемой, идеальной маскировкой тупорылого служаки. Он хотел вернуться туда, где растеклось по улицам бедных кварталов его больное, окровавленное детство, и он действительно вернулся туда…
* * *
— Сэм бежал? — спросила Лиза, выслушав лаконичный рассказ Лайта.
— Мы с ним бежали вместе, — усмехнулся ее бывший телохранитель. — Погибли на первом серьезном задании, вместе с инструктором, который пестовал нас все эти годы. Сгорели при взрыве емкости с горючим.
— А на самом деле?
Лайт пожал плечами:
— Нас действительно хотели убить. Та операция была скверно спланирована, и емкость подорвали не мы, мы лишь воспользовались ситуацией, чтобы исчезнуть, сойти со сцены. Нас обучали этому.
— А потом Сэм открыл «Старое Железо»?
— Да. Надо же было как-то жить. Полгода, конечно, пришлось отлеживаться на дне, а потом вернулись в Александрийск, в свой квартал, а там нищета, беспредел, пацаны по подворотням, наркотики… Стали понемногу входить в реальность, примечать, что к чему, потом Сэму пришла идея о клубе, ну и закрутилось понемногу.
Некоторое время они молчали. Затем Лайт искоса посмотрел на Лизу и вдруг спросил:
— У тебя правда стоит усилитель мускулатуры?
Лиза кивнула:
— Сервоприводы.
— Значит, ты могла тогда на крыше прикончить меня голыми руками?
Лиза неприязненно посмотрела на него, а затем ответила:
— Могла, наверное… Я в тот момент не очень отдавала себе отчет в том какими возможностями обладает мое тело. Но почему ты спрашиваешь? Ты думаешь, что я… Лайт искоса посмотрел на нее.
— Так, проверяю одну догадку, — произнес он и тут же перевел разговор на другую тему. — Куда мы едем? — Он с преувеличенным вниманием впился взглядом в зеленоватый экран курсографа.
Лиза молча достала карту, которую распечатал для нее компьютер спасательной капсулы, и указала на разветвленную систему каких-то неясных, расплывчатых, изломанных под прямыми углами линий.
— Видишь?
— Ну?
— Я думаю, что эти линии отражают систему подземных коммуникаций.