— Хорошо, а как можно отличить реальный мир от нереального?
— Прежде всего, по яркости. Подсознательные сны всегда серые, тусклые. Реальные же миры очень яркие, с сочными красками... — Виктор на пару секунд замолчал, что-то вспоминая. — Разговаривал я как-то с одним священником — ехали вместе в купе. Видный какой-то поп, архимандрит вроде бы. Не зря же в СВ ехал — плоть свою умерщвлял, — он саркастически усмехнулся. — Ну, начали с ним за жизнь говорить, и как-то разговор у нас сам собой на сны перешел. Батюшка говорит: во сне на нас действует лукавый, поэтому снам верить нельзя. Верно, говорю, батюшка. А что такое лукавый? Это весь тот хлам, который мы вбили себе в голову. Именно этот хлам и не дает нам вырваться на поверхность. Потому и сны у нас такие темные, мрачные. Батюшка мой, понятное дело, не соглашается — говорит, что сны верующих наполнены светом и радостью. Вздор, говорю, батюшка. Пока человек не освободится от всего того, что его держит и ограничивает, он так и будет купаться в болоте подсознания. А ограничивают нас не только грехи, но и мнимые добродетели. И навязанные нам церковными догматами добродетели держат нас не хуже цепей грехов. Батюшка мой, понятное дело, не согласился, начал какие-то цитаты из Библии приводить — как доказательство. А я ему в ответ: «Батюшка, да ведь я об этом и говорю. Библия — те же самые догматы. Вы шагу не можете ступить без того, чтобы не свериться с Библией. Опутаны словами праведников, как цепями, — о какой свободе вы можете говорить? У вас есть лишь одна свобода: поклоняться своему Богу». Ну, тут батюшка мой совсем осерчал, замкнулся. И больше со мной не разговаривал. А ведь я ему правду говорил: верующий точно так же болтается в своем подсознательном, окруженный добродетельными страстями, как грешник — в окружении страстей греховных. Разницы никакой. Собака может быть
белой, может быть черной. Но все равно она будет собакой... — Виктор потянулся к бутылке с коньяком, наполнил бокалы.
— Держи... — Он передал один бокал Илье. Потом медленно выпил коньяк, подцепил вилкой ка- кую-то мудреную закуску — ее названия Илья не запомнил. Прожевав, продолжил: — Так же и со снами, Илья: неважно, какие идеи тобой овладевают. Какими бы они ни были: возвышенными, добродетельными, или черными и сатанинскими, — они все равно привязывают тебя к подсознательному. Мир остается снаружи, за стенками. Конечно, иногда мы в него прорываемся. Но такие сны бывают у простого человека редко. Может, всего несколько снов на сотню, не больше. Такие сны запоминаются очень надолго — потому что человеку удается глотнуть воздуха свободы, воздуха настоящего живого мира. Ты сейчас путешествуешь свободно. И можешь оценить, что дает такая свобода.
— Могу, — согласился Илья. — Каждый мой сон — как праздник.
— Об этом я и говорю, — кивнул Виктор. — Придя к нам, ты начал жить полной жизнью. И это только начало...
— Я понял... Скажи, а почему ваш орден называется орденом Люцифера? А не орденом Сатаны, например? В чем разница?
— Люцифер — значит «светоносный». Тот, кто несет свет. Помнишь, Ева отведала яблока с древа познания? Попы утверждают, что в этом и заключалось грехопадение, что вследствие этого поступка человек стал способен различать добро и зло. Можно долго спорить о том, хорошо это или плохо, но суть от этого не меняется: человек получил новую способность. То, чего раньше у него не было. Я бы сказал, что человек стал мудрее. И если ученье — свет, а не ученье — тьма, то Люцифер, дав людям это знание, дал им и частичку своего света.
Частичку мудрости. За что и был наказан, — Виктор усмехнулся. — Знание — основа правильного восприятия мира. И Люцифер, в отличие от Бога и его приспешников, готов давать знание людям. А знание, как утверждал старик Бэкон, — сила, верно? Ты прикоснулся к знанию иных миров — и посмотри, как изменились твои картины И это только начало. Знание изменит тебя: в отличие от тех, кто верит, ты будешь знать. И это знание тебе даст именно светоносный Люцифер, и никто иной. Именно поэтому наш орден и называется орденом Люцифера.
— Понятно, — ответил Илья. Ты говорил, что руководишь российской ветвыо ордена. Так почему ты не в Москве?
— А что, для этого обязательно нужно жить в столице? Штампы, Илья. Мне без разницы, где жить. Хотя вру — я живу там, где мне нравится. То есть здесь. Ну подумай: здесь нет московских пробок, нет всей этой вечной столичной суетьт. Да и воздух гораздо чище.
— У тебя есть какой-то начальник?
— Чисто номинальный... — Виктор пожал плечами. — Недавно ему обломали рога — не в прямом смысле, конечно. Его влияние сильно ослабло. Да и как маг он никогда не представлял из себя ничего особенного. Так что я всерьез подумываю о том, чтобы прибрать эту контору к рукам.
— Ну а есть кто-нибудь над орденом? — продолжал допытываться Илья.
— Как таковых начальников больше нет. Но мы, как и многие другие подобные структуры, входим в черное братство. Правда, во всем этом на сегодняшний день больше бюрократии, чем чего- то реального. Правит тот, у кого есть сила, Илья. Все эти старые маразматики давно ее утеряли, а у большинства ее никогда и не было. Поэтому реально я подчиняюсь только Люциферу и никому
больше. К слову, во славу нашего господина не грех и выпить, верно? — Виктор с усмешкой взглянул на Илью и вновь потянулся к бутылке...
Этот разговор дал Илье очень многое. В его душе происходил переворот: он ужасался тому, как мог не видеть всех этих истин раньше, как мог не понимать, что весь этот огромный чудесный мир создан именно для него. Люди веками загоняют себя в ловушки служения: государям, обществу, богам или кому-то еще. Но мало кто отваживался служить себе и только себе. А Сатана — как много люди нагородили вокруг него лжи! Ведь он хотел лишь одного — свободы. И ведь почему взбунтовался именно он, Денница — не потому ли, что был первым Божьим ангелом, обладал самым ясным умом? И не потому ли именно он первым пожелал стать свободным? За это «милосердный» Бог свергнул его с небес, за эту неистовую жажду свободы Сатану клеймят уже не одно тысячелетие. Разве это справедливо?
— Как я был глуп... — шептал Илья, сидя вечером после того разговора в своей мастерской. — Я смотрел — и не видел. Что является мерилом истинного пути? Достижения. Вот они, мои картины — они сами говорят за себя. Всю мою жизнь меня учили быть добрым христианином, подставлять левую щеку после правой. Я верил тебе, Господи, я надеялся. В самые трудные минуты моей жизни верил! Верил, что смотришь ты на меня, что знаешь обо мне, что не покинешь. Но что мне дала моя вера — что? — Илья посмотрел в потолок и горько усмехнулся. — Ничего. Ты привел меня к нищете, ты не дал мне ничего. Ни-че-го, понимаешь? Я оказался на краю пропасти, я начал думать о смерти. А Сатана за какие-то дни дал мне все. Дал талант, деньги, друзей, женщин. Дал мне возможность уважать самого себя. Кем я был при тебе? Ничтожеством. Ну так и оставайся же Богом