За какой-то чертой, средь незримых границ,
Где забытые боги оставили след,
Предначертан твой путь… Сотни каменных лиц
Смотрят с темных руин… Бездна прожитых лет
Исказила черты и растрескала лбы,
И фасетчатых глаз тусклый блеск неживой
Отражается в лужах стоячей воды,
В мире, что предначертан жестокой Судьбой…
Ты слабым был, когда пришел сюда…
Твои надежды рассыпались в пепел,
Смывала их осенняя вода…
И ты не вспомнишь, — был ты… или не был?
А в памяти лишь боль… и холода…
— Папа, расскажи мне о звездах!
Антон повернулся на бок и посмотрел в дверной проем. Из смежной каюты, откуда на пол спальни через открытую дверь падал косой столб света, доносился тихий шелест охлаждающего вентилятора. Отец, сидя за рабочей консолью, в задумчивости перебирал только что полученные прозрачные свитки курсовых карт.
— Мне некогда, сынок, — не поворачивая головы, ответил он.
— Ну па… ты же обещал! — В голосе десятилетнего мальчика не было капризных ноток, лишь непоколебимая детская уверенность в том, что взрослые ничего не обещают просто так. — Ты помнишь, вчера? — простодушно намекнул он.
Отец, все еще занятый своими мыслями, со вздохом отложил тонкие свитки недосмотренных курсовых распечаток и встал.
— Ну хорошо, — согласился он, подсев на край детской откидной кровати.
— Что тебе интересно?
— Все! — радостно встрепенулся Антон. — Все, что мне не говорят андроиды! — он скорчил рожу, изображая лицевую пластину человекоподобного робота. — Терпеть ненавижу! — признался он.
— Это почему же? — усмехнулся отец.
— А ну их. Вечно пристают: туда не ходи, это не трогай…
— Ну они же заботятся о тебе, — возразил отец. — Ты уже взрослый и должен понимать, что нам с мамой бывает некогда уделить тебе достаточно времени. Люди для того и придумали роботов…
— Ладно, па… не надо! Давай о звездах! Знаешь, что мне сегодня сказал Илья Матвеевич? — Антон внимательно посмотрел на отца, пытаясь придать своему лицу то сосредоточенно-серьезное выражение, какое бывало у их капитана Белгарда, когда тот разговаривал по внутренней связи.
— Ну?
— Он сказал, что вокруг нас злые звезды! — сообщил Антон. — А я ему не верю! — тут же похвастался он. — Вон смотри, — он ткнул указательным пальцем в сторону миниатюрного экрана, вмонтированного в переборку напротив кровати.
— Эта голубая, какая она яркая и чистая!
— Илья Матвеевич неправильно выразился, — невольно улыбнулся отец. — Ты должен запомнить, что не бывает злых или добрых звезд. Они все одинаково неживые, только одни могут быть опасны для людей, а другие — нет. Понимаешь, звезды… — он сделал короткую паузу, подбирая нужное слово, — они неодушевленные, как и вся космическая материя, и потому не могут быть злы. Нельзя подразделять их, пользуясь человеческими понятиями чувств. Ты понимаешь, о чем я?
— Ага… — согласился Антон. — Понимаю, папочка.
— Ну, что еще тебе наговорил наш навигационный гений? — вновь улыбнулся отец, представив, как первый навигатор «Терры» философствует перед Антоном.
— Да так, ничего… Кстати, пап, а почему меня не пускают в невесомость?
— Потому что там опасно. Расквасишь себе нос. Лучше расскажи, что ты сейчас проходишь?
Глаза мальчика поскучнели.
— У… — протянул он, — сегодня я занимался основами биологии кислородных планет.
— Интересно?
— Скучно, — пожал плечами Антон. — Мне больше нравится история Галактики! — с жаром заявил он.
— История Галактики?.. — рассеянно переспросил отец, мысли которого незаметно перескочили на проблемы полета. — Но ведь тебе еще рано!
— Я только немного почитал… — смутился мальчик. — Файлы по истории такие интересные…
— Не забивай себе голову, — строго сказал отец, — всему свое время. А без знания экзобиологии в наш век иногда бывает просто не выжить. И истории тебе будет не понять, потому что развитие и колонизация большинства населенных планет были предопределены именно их биологической средой… Ладно, спи… — он взъерошил волосы сына. — Мне скоро на вахту, — объяснил он, — а еще нужно разобраться с полетными картами.
— А ты не сердишься?
— За что?
— Ну ведь я без спросу лазил по файлам компьютера…
— Нет, не сержусь, — улыбнулся отец. — Любознательность — это не порок. Игорь Велюров, первый офицер картографического крейсера «Терра», поцеловал сына и, подойдя к стене, погасил свет, оставив сиять лишь маленький, вмонтированный в переборку между каютами проекционный стереоэкран, на котором медленно перемещались, реагируя на коррекции курса корабля, немигающие россыпи звезд.
— А мама скоро вернется? — поинтересовался из темноты голос Антона. — Она поцелует меня?
— Ну, конечно, — Игорь приоткрыл дверь в смежную каюту, и на пол детской, прорвавшись через овальный дверной проем, вновь упал косой столб света. — Только боюсь, что ты уже будешь спать, — лукаво добавил он. — У мамы вахта до полуночи.
Антон вздохнул и повернулся на бок.
— Тогда зайди к ней и передай от меня спокойной ночи… — сонным голосом попросил он.
Игорь кивнул и прикрыл дверь, оставив лишь небольшую щель. Сам он, будучи маленьким, не любил засыпать в полной темноте.
Усевшись в кресле за подковообразным рабочим столом, под темной поверхностью которого перемигивались приглушенные покрытием столешницы контрольные огоньки сенсорных панелей, он включил канал записи бортового журнала и проговорил, одновременно набирая на консоли бытавтомата меню своего позднего ужина:
— Сегодня двадцать девятое мая три тысячи шестьсот девяносто восьмого года по универсальному Галактическому календарю… В ноль часов пятнадцать минут бортового времени наш корабль пересек границу последней, включенной в полетный план планетной системы… — он на секунду задумался. Тихо пискнул зуммер бытавтомата, и первый офицер «Терры» повернулся, чтобы забрать из ниши поднос со своим ужином.
— Обстоятельства складываются таким образом, что после исследования этой системы мы будем вынуждены завершить полет… — продолжил он диктовать запись. — И, хотя Белгард считает, что восьми обнаруженных нами в течение полета кислородных планет мало, для экипажа вопрос о возвращении становится уже едва ли не самым важным предметом разговоров.