— Нравится.
Нарисованные глаза так и буравят.
— Ничего, — уклончиво сказал Вавилов. Пойло было еще то.
— Не вовремя выпитая вторая портит первую.
Владимир Владимирович глотнул еще.
— Хорошо теперь?
— Нормально.
Кремлевские звезды багровели, опухали, концы их оползали, истекая кровавыми каплями тающего свечного воска.
«Что со мной?» — мелькнула мысль. И тут же исчезла, затертая тысячей других, куда более важных мыслей. А за всем этим, за всей этой мысленной мешаниной ворочалось нечто, что во что бы то ни стало — Вавилов знал об этом — следовало обдумать.
Владимир Владимирович Вавилов стоял посреди Красной площади с фляжкой чачи в руках. Владимир Владимирович Вавилов поднес фляжку ко рту.
Начищенный, да что там, начищенный, вылизанный и отполированный железной дисциплиной и руками салаг сапог ударил о брусчатку — бах! Карабин — стояком на ладони — как учили. Сколько гоняли их на плацу, камушек на конец ствола — ать-два, чтобы не упал, ать — два, чтобы не споткнулся и лицо держать, и спину держать и глаза делать правильные, кому сказал?!..
* * *
Юра Мишунин печатал шаг. Карабин на ладони. Выправка — как учили. Сам кого хочешь теперь научит. Почетный караул — бац, бац, бум. Это вам не хрен моржовый. Шли бы вы все… Со своим почетным. До дембеля всего тридцать восемь дней, до свободы — всего ничего. Перетерпим. Главное — не думать об этом ебаном почетном карауле. Главное — делать все так, как учили.
А в голове — что у меня в голове — хрен вам. Не скажу! «Кобелиная Любовь» у меня в голове. Леков у меня в голове. Какой классный пацан был! Жалко, умер рано. А песни клевые писал. «Кобелиная любовь»…. О-о-о!..
Карабин на ладони, шаг — как надо, до дембеля всего-ничего.
Ат-два, ать-два, ать-два…
* * *
— Меня пригласили. Меня пригласили!.. On a invit* moi. Et c`est pourqoi que je suis ici.
— Mais qui sont ces gens-l*? Quel horribles sont ces visages, ces museaux, ces mufles!.. Et encore, moi, je comprends que je suis jeune… Се gar*on! Il me semble qu'il s'appelle Ogour*ts….
— Ну я Ог-гурец, — вяло ответил Огурцов. — А можно по-русски?
— Можно, — сказала Анна. — Конечно можно, — Mon Dieu!
— Вы такая красивая… хоть и старая. Нет, я… — Огурцов безуспешно пытался справиться со сложным силлогизмом. — Я думал, Вы покончили с собой.
— Mon Dieu! Suis-je ressemble * une femme qui s'est suicid*e?
— Но я же читал, проходил.
— En une de ces *coles pour b*tes?
— Да, именно там. А где еще я мог бы Вас проходить.
— Apprendre?
Ну и манера выражаться, подумала Анна. — Полная нечувствительность к языку. Или нарочитость?
— Нет.
— Pourqoi?
— Потому что я не умер.
— Mais moi, est-ce que tu a decid* vraiment que je suis morte?
— Нет, никогда.
— А из вашего окна площадь Красная видна, — встряла ни к селу ни к городу Маркиза.
— Да-а… Но где же этот наш, как его… Кстати, люди, как его зовут-то? Приблудного? — спросил Огурец.
— Ты, Огурец, м-мудак, — отозвалась Маркиза. — Совсем поляну не сечешь. Говорю тебе, это работодатель мой. Бывший. — Она вздохнула. — Вавилов это, во кто!
— Господа, господа, — всполошилась Анна. — Зачем же так грубо? Приличный мужчина такой. А вы его за une sorte de merde держите.
— А это кто? — изумилась Маркиза. — Эй, парни, кто тут геронтофил, кайтесь.
— Это подружка моя, — сказал Огурец. — Старая.
— Ну это мы и сами видим. Откуда взялась-то?
— Оттуда.
Огурец честно показал в угол.
— I see. Shared dream — подытожила Маркиза. — Ладно, проехали. Глюк так глюк. Мне не привыкать. Слышь, глюк. Может ты отследил, куда Вавилыч ушкандыбал?
Старенькая Анна печально смотрела на jeuns betes.
— Il venait * chercher de guitare. - объяснила она девочке по имени Маркиза.
— Where is a guitar, fuck your mind? — встрепенулся Огурец. — Маркиза, tsra-translate.
— Щас! — сказала Макиза. — Сам объясняйся с глюками. Заколебал вконец! Ты врубись, это же не МОЙ глюк. Он общий.
— А в-вот и я, — кокетливо выдавил Вавилов, открывая дверь в «нумера». — О-о! нашего полка прибавилось. Бабулька какая-то. Мадам!..
— Какая я вам бабулька? — обиделась Анна. — Я и не бабулька вовсе. И вообще, наливайте мужчины. У меня поезд скоро. Спешу.
— Не ссы, — успокоила ее Маркиза. — У этого вон колеса. «Джипяра» навороченный. Что за джип-то у тебя, кстати, Вавилов?
— Чероки, — начал было Владимир Владимирович, но Маркиза не дала ему договорить.
— Во! Джип — широкий. Я же говорила, тачка — на всех хватит. Все влезем. Влезем, а, хозяин жизни?
— Влезем.
Вавилов усмехнулся.
— Джип и правда, широкий.
— И холуй при нем, — не унималась Маркиза. — И ваще. На этот поезд не успеешь, под другой впишем. Какая, блин разница? Вздрогнули, люди!..
— А Леков где? — озаботился вдруг Вавилов.
— Да спит он. — ответил Огурец. — Поблевал, покашлял и спит. After, так сказать, humble vomitting. — Ты гитару приволок, мэн? Как обещал?
— Там, — Вавилов мотнул головой. — А, вообще-то, господа, вы кто?
— Ну, здрассьте!
Маркиза сделала книксен.
* * *
— Я, между прочим, до недавнего времени в вашей фирме работала, Владимир Владимирович. Покуда вы меня в троллейбусе не уволили.
— А кем?
— Дизайнером, с вашего позволения.
— Да? Вот как интересно… А что ты пьешь, дизайнер?
— Все, что горит. И трахаю, уважаемый бывший начальник, все, что шевелится.
— Ты?
— Я.
— Пардон, пардон, господа, нельзя же так сразу — «трахаю»… Вы, милочка, такая юная, такая прекрасная… Как вас зовут? Маркиза? Вам же еще жить и жить, Маркизочка, — встрепенулась Анна Каренина.
— Погоди бабуля, не встревай. Держись за стакан и молчи. — Застывшая в нижней точке книксена Маркиза неотрывно и зло глядела на Вавилова.
* * *
«Господи, какие же они все дети!» — подумала Анна.
— Ну что молчишь, начальник?
— Ты еще на пол сядь, — Вавилов решил не поддаваться на дурацкие подначки.
Книксен, понимаешь. Из нижней точки книксена, если простоять в ней некоторое время, удобно перейти в стойку дракона.