Глазки-бусинки под кустистыми бровями радостно блеснули, старинушка выпростал покрытую серым пушком ладошку из широкого рукава и проворно сцапал колоду. Бухнулся задом на пол, прямо где стоял, и стал с упоением перебирать карточные листы, перекладывая их в одном ему ведомом порядке. Домовые питают просто сверхъестественную страсть к картам, — так говорила Алексею его бабушка.
— Ой, уважил старика, ой, уважил, человек прохожий, — радостно забормотал он. — И кто ж ты такой будешь? И вежеству учен, и ведовству сподобен, со старшими уважителен и не скуп на подарки… Ты кто, добрый молодец? Королевич, али князь, быть может? Ежели князь, так прости, батюшка, не признал тебя.
Пальчики домового ловко перебирали карты, метелка, которой он только что мел пол и стены, сиротливо валялась рядом, забыта и брошена. Перебрав карты и упрятав их за отворот зипуна, домовой встал, поклонился Алексею, придерживая рукой ермолку. Выпрямился и посмотрел тому прямо в глаза.
— Спасибо тебе, добрый человек. Я теперь с таким подарком живо отыграюсь. А то я давеча свою-то колоду проиграл Стрижу Живлякичу. Он, окаянный, ох играть же мастак! Хоть и молод ещё — трехсот лет от роду ещё нету. Сказывают, он в скорбном доме при узниках свет увидел. Там и рос, значит. Там и выучился. А у нас ведь как — строго — без своей колоды играть не моги. Чужую взаймы не бери. Так мне пришлось сюда, на его место, будь он неладен, стать. А он — на моё. Я раньше при корчемном доме обитал. Там и народ весёлый, и кормежка сытная. А Стриж этот по малолетству тут служил. А как у меня даже колоду отыграл, так я просить стал отыграться. Ну и поставил свое место против колоды, имущества и жалования своего. Ну и… вот. — Домовой тяжко вздохнул. Потом озорно блеснул глазками и продолжил радостно: — А теперь я этого Стрижа разом…
— Так я пойду, дедушка? — спросил Алексей.
— Ага, ступай мил человек, ступай. Только смотри, в пути нигде не задерживайся, как увидишь чего непонятного — не присматривайся. Белое за чёрное принимай, воду — за камень, птицу — за зверя, — назидательно произнёс старичок. — Ступай себе. Алексей осторожно обошёл домового и зашагал дальше по коридору за светочем. Не успел отойти и десятка шагов от места встречи, как за спинной раздался дробный топот, и он услышал:
— Эгей, мил человек! Погодь, не торопись! Я с тобой пойду, — догнал его домовой, путаясь в полах своего одеяния. За несколько секунд, что Алексей его не видел, он полностью преобразился. На нём были мягкие кожаные сапожки, а в них заправлены просторные серые порты в широкую полоску. Рубаха из синего атласа с косым воротом, расшитая петухами. На голове красовался картуз, которые носили приказчики у мелких купцов. За ухо была заткнута ромашка, непонятно где взятая.
— А тебе зачем со мной, дедушка? — поинтересовался Алексей.
— Дык, знамо дело, вдвоём веселее. Ты же, поди, выход ищешь? И не знаешь, куда идти? А я знаю. Я тебя выведу, не сумлевайся! Твой светун, он ведь тут тоже заблукать может. А я не заблукаю — тыщу раз тут хаживал.
— Да ну?
— А то! Я тут все входы-выходы знаю! — хвастливо заметил домовой. — Не одну, поди, сотню лет землицу топчу. Тебе куда надобно попасть-то?
— Если б я ещё и знал, дедушка, — вздохнул Алексей.
— Чаво, пойди туда, не знамо куда? Достань то, не вразуми что?
— Да нет. Мне… выход найти надо. Понимаешь… а, — махнул рукой Алексей, — давай я тебе с самого начала расскажу. Сам разберешься. Ты, как-никак, старожил.
— Ага, ага, — закивал головой старичок, от чего ромашка за ухом смешно замотылялась вверх-вниз.
Алексей коротко пересказал события прошедших суток. О доме, гибели жены, о товарищах, согласившихся помочь… Умолчал только о том, что он Охотник. Ну зачем маленькому исподнику знать о том, что есть люди, которые иногда усмиряют этих самых исподников… Порой даже не очень дружелюбно. Домовик кивал головой, хмурился, ворчал под нос неразборчивое. Потом сообщил Алексею, что звать его Ждан, сын Лыбедя. Алексей тоже представился, соблюдая приличия.
— Только ты того, не серчай… — смущенно пробормотал домовой. — Тут, у нас то есть, я тебе помогу. А в вашей стороне я тебе не помощник, извини уж. Там у вас такое делается — помыслить страшно. Как живете — непонятно. По дорогам такие чуды-юды рыскают — жуть просто. Огнём из глаз слепят, рыкают, и вонь от них уж и вовсе несносная. Так что не обижайся… Я один раз сунулся было к вам, так еле живым ноги унес. Так что и не проси, к вам не пойду. А тут у себя помогу: и дорогу верную укажу, и ежели биться тебе придётся с этим изувером — тоже помогу.
— И на том спасибо.
— Да чего уж там. Когда мне бы ещё представилось с дедом моим подвигом поравняться? Так что это тебе спасибо, прохожий человек. — И снова блеснул на Алексея маленькими глазками. Вообще, Охотник заметил, что у этого старичка было два выражения глаз: угрюмо-насупленное, из-под бровей, и лукавый прищур. В основном старичок-домовичок лукаво щурился, напоминая Шолоховского героя, деда Щукаря. И ещё картуз этот, залихватски сбитый на затылок лысой, как бильярдный шар, головы. — Ага, стой-ка, — поднял маленькую ладошку вверх Ждан.
Алексей вопросительно глянул на домового, замершего, как истукан, и настороженно вслушивающегося в окружающие звуки.
— Шарится кто-то, — сообщил тот, тыча пальцем за угол. — Кто такие — не ведаю. Ты вот что, тут постой, а я проверю пойду. Я-то здешний, а тебя всякая собака за версту как чужака облает. Годи тут.
Махнул в воздухе маленькой ладошкой, и как будто включился усилитель звука — Алексей услышал все, что происходило за углом. Шелест, шарканье, вздохи и сопение. Домовой уверенно повернул за угол, смешно топая начищенными до блеска маленькими сапогами-«бутылками».
Какое-то время из-за угла доносилось бормотание, кряхтение и шарканье, которое поначалу Алексей не слышал.
Потом раздался уверенный и даже командирский голос домового, который спрашивал, строго, как генерал на параде, какого рожна они тут делают. Неведомые «они» невнятно бормотали, как будто извиняясь. Голос Ждана нарастал, становился громче, обретал вовсе уж начальственный оттенок. Он отчитывал тех, кто ошивался за углом, как нашкодивших школьников. Те, судя по всему, оправдывались. В конце концов домовой аргументированно объяснил своим собеседникам, куда им стоит идти и кого там искать. Раздалось возмущенное бормотание, переросшее в громкий ор, скорее похожий на шум погромыхивающих в жестяной банке камней, чем на нормальную речь. Но старичок, судя по всему, прекрасно понимал и этот язык, потому как вслед за возмущенной тирадой раздался его гневный выкрик: «Ах ты семя блядино! Вот я тебя ужо!» Что-то с треском полыхнуло так, что на противоположной от прохода стене на мгновение появились четкие тени причудливых очертаний, отдаленно напоминающие человеческие. Раздался визг, лязг и удаляющийся топот. Из-за угла запахло горелой шерстью.
Алексей удивлённо ахнул. Старый домовой, хоть и ссылавшийся на немощь по сравнению со своим предком, шарахнул таким заклятьем, против которого Алексею не хотелось бы ставить защиту, ибо она сожрала бы половину, а то и больше его сил. Страшно представить, какими силами обладал старый хитрец, когда был при месте. А о том, насколько силён был его героический дед, и вовсе думать было тошно. Из-за угла показался сам Ждан, на ходу отирая лицо от копоти огромным, как простыня, носовым платком. Половину лица он уже вытер, а вторая была черна, как у шахтера, только что вылезшего из забоя. Глаза победоносно блестели. Борода топорщилась и курилась дымком.