Создатели погибли, и вместе с ними утратило свой смысл все остальное.
Мозг понял, что остался один. Но самому себе он никогда не был нужен! Он предназначался для них! Он исполнял их волю, являлся отражением их разумов!..
Точная электронная копия мозга Создателей… Он был их детищем, их другом, сыном — чем-то чуть большим, чем машина, призванная облегчить управление космическим кораблем…
И вот они мертвы. Мертвы давно, неисчислимую бездну времени… А он пережил их, очнулся и вновь живет спустя неопределенный отрезок бесконечности… ДЛЯ ЧЕГО?!
Как ни странно, но именно этот заданный самому себе и не нашедший немедленного ответа вопрос позволил ему функционировать дальше.
Казалось бы, в его действиях, в прошлом полностью подчиненных заботам о безопасности и здоровье, как Создателей, так и самого космического корабля, теперь полностью исчез всякий смысл. Мозг хоть и был наделен симуляторами эмоционального поведения, все же в первую очередь оставался машиной. Он не мог жить ради самого себя. Потеряв все — и корабль, и Создателей, он ощутил вселенскую пустоту.
И одновременно еще глубже осознал собственную ущербность. Он не помнил ни момента катастрофы, ни событий, предшествующих ей.
В таком виде, когда не работала большая часть его долгосрочной памяти, Мозг попросту не имел права принимать каких-то кардинальных решений. Прежде он должен был самовосстановиться, понять, вспомнить, а уж потом…
«Потом» представлялось совершенно неясным клубком возможностей.
Пока он размышлял, ручеек энергии продолжал сочиться извне, наполняя один из его накопителей.
Теперь ее оказалось достаточно, чтобы автомат мог предпринять более радикальную попытку выхода из корабля.
Отдав соответствующие приказы, Мозг продолжал наблюдать за исполнительной машиной, чудом уцелевшей в постигшей корабль катастрофе.
Подзарядившись у ближайшего пригодного разъема бортовой сети, робот двинулся обратно — по покореженному коридору, мимо темных изуродованных двигательных секций, он вышел назад на предшлюзовую площадку. Теперь, когда Мозг точно знал, что на борту больше нет жизни, о которой необходимо заботиться, он мог действовать несколько иначе.
Подчиняясь его приказу, автомат выдвинул плазменную горелку и начал вскрывать обшивку корабля в указанном месте.
Через некоторое время кусок корпуса в виде обугленного по краям овала медленно отделился от стены. Робот отправил его в свободное парение внутри корабля, а сам пролез в образовавшуюся дыру.
Связанный с ним информационным каналом Мозг увидел пронзительно голубой шар звезды, неподвижно зависший над обугленным бортом космического корабля.
Робот развернул несколько энергопоглощающих сегментов и застыл, впитывая обжигающие, полные жизни лучи незнакомого светила.
Через некоторое время, зарядившись, он вновь спустился в мертвые недра корабля и отдал собранную энергию в бортовую сеть.
Живительный поток заряженных частиц хлынул в накопители Мозга.
Он жил.
Теперь он помнил и понимал все.
Планета Хабор. 3794 год Галактического календаря…
Шел бой.
Короткий ночной бой, в котором такие понятия, как «тактика», а тем более «стратегия» совершенно теряли свой смысл, уступая место куда более жестким, но весомым правилам.
Колонна попала в засаду.
Десять транспортных вездеходов с эмблемами Совета Безопасности Миров сгрудились на блокированном участке горного серпантина. Головная БМК, подорванная на управляемом фугасе, горела, не сделав ни единого выстрела… Пожиравшее ее борта пламя с одной стороны освещало отвесные скалы, а с другой — бессильно тонуло, терялось в черноте бездонного ущелья.
Вне освещенного пожаром круга мрак вспарывали росчерки трассирующих пуль.
…Николай, убаюканный монотонным движением тянущейся, как червяк, колонны, в момент взрыва дремал на броне сзади. Когда впереди ослепительно полыхнуло, а по ушам ударил остервенелый грохот вырванной в небеса земли, он кубарем слетел с покатой брони, едва не угодив под огромные литые колеса идущей следом машины.
Сонная одурь мгновенно сменилась железистым звоном контузии; в первый момент он не сообразил, что случилось, и только злобная, отчаянная мысль, высказанная одним словом «встряли», билась в голове, в то время как тело совершенно машинально ползло прочь, а рука дергала затворную раму допотопного автомата. Однако та не поддавалась, пока разум Николая наконец не включился с болезненной запоздалой мыслью — «предохранитель»!
Рядом кто-то кричал во тьме, тонко, истошно, и этот крик привел его в чувство, резанув по нервам мучительной болью. Ударившись спиной о шероховатый камень отвесной стены, он словно очнулся от страшной, неправдоподобной одури первых секунд внезапного боя, и время для него сорвалось в привычном ритме…
Большой палец правой руки нашел упругую скобу, сдвинул ее вниз, до упора, в положение «автоматический огонь», затворная рама наконец дернулась, втолкнув в казенник верхний патрон из магазина, и автомат вдруг ожил в его руках, послав во тьму короткую неприцельную очередь.
Когда вокруг тебя тьма, а в ней злыми волнами автоматического огня катается бой, сообразить, где свои, где чужие и что должен делать конкретно ты, — задача непростая. Стоит прибавить сюда бьющую по мышцам дрожь от нервного потрясения, избытка адреналина в крови, и станет понятно, что, кроме солдат, закаленных, опытных, не раз бывавших в таких переделках, все остальные начнут беспорядочно палить в разные стороны, ища укрытия исключительно для себя, и руководить бойцами станут не здравый смысл и холодный расчет, а инстинкт самосохранения, помноженный на те крохи личных боевых качеств, какие не смог убить ужас первых секунд столкновения.
…Дав короткую очередь, Николай отпрянул под прикрытие огромного ребристого колеса вездехода.
Вокруг царил ад. Нависающие над серпантином дороги скалы изрыгали шквальный огонь. В неясных бликах бушующего в голове обстрелянной колонны пламени метались такие же смутно очерченные тени; росчерки трассирующих очередей летели во тьму, прихотливо перекрещиваясь и создавая впечатление беспорядочного фейерверка, а не осмысленного ответного огня. И среди этого хаоса вспышек, звуков продолжал звучать, уродуя нервы, тот же тонкий, напряженный, задыхающийся крик:
— А-а-а-а-а…
Ник вдруг понял, что не в силах оторвать покрывшуюся ледяной испариной спину от шероховатой, прохладной поверхности скалы. Он никогда не думал, что первый его бой начнется так страшно, внезапно и тьма, вязко облепившая его со всех сторон, окажется настолько враждебной, безжалостной…
Он задыхался, хотя вокруг было достаточно воздуха.