Book.

— Это сгущенное молоко, — ответил я. — Тут даже написано. А это мед.

— Чуй не читает, — пожал плечами фарках.— Чуй ест.

— Скажи лучше, что Чуй не умеет читать, — усмехнулась Алина, беря банку в руки. — Деда, здесь не по-нашему.

— У гасклитов другая письменность, — пояс­нил Ив. — Другие буквицы.

— Буквы, — поправил я. — А у вас разве не так?

— Немножко по-другому. Если когда-нибудь попадешь к нам, увидишь.

— А язык? Почему тогда один и тот же язык?

— Потому что все наши миры связаны, — от­ветил Ив. — Когда-то, очень давно, здесь жили одни фаркахи...

— Мы и сейчас здесь живем, — вставил Чуй.

— Да, Чуй... А потом из вашего мира сюда ста­ли попадать люди. Они приносили свой язык, свою культуру. Участкам вашего мира примерно соответ­ствуют участки этого, поэтому и границы распро­странения языков в вашем и нашем мирах в основ­ном совпадают. Правда, были войны, многое пере­мешалось, но в целом это сохраняется и сейчас.

— Тогда почему здесь нас так не любят? — спросил я.

— Предрассудки. Людям всегда надо кого-то винить в своих бедах.

В этом он был прав — кивнув, я с невольной улыбкой взглянул на Алину. Девушка пыталась открыть банку, с этим у нее возникли явные проб­лемы.

— Как она открывается? — Алина ногтями под­цепила краешек банки, затем вскрикнула и суну­ла палец в рот.

— Черт... — сказала она, вынув палец изо рта и рассматривая ноготь. — Забыла, что сломала.

— Не поминай нечистого, — строго сказал Аль­варос.

— Дай сюда. — Чуй отобрал у Алины сгущенку, взял со стола короткий кривой нож и в два счета открыл банку. — Так-то вот, — гордо произнес он и облизнул нож.

— Вкусно? — Алина взяла банку, осторожно зачерпнула ложкой содержимое, недоверчиво по­нюхала.

— Ты не нюхай — ешь... — Чуй подтолкнул к ней кружку с отваром.

— Да, вкусно, — сказала Алина, распробовав молоко. — Только сладкое сильно.

— Его на хлеб мажут, — пояснил я. — Или в чай добавляют. В отвар, то есть. Так же и мед. — Я взял банку с медом, снял крышку. — Пчелы-то у вас есть?

— Пчелы? — переспросила Алина, с готовнос­тью пробуя мед. — Нет, пчелов у нас нет. Вкусно, только тоже сладко. У вас что, все такое?

— Нет, конечно. Это так, сладости.

— Поняла, — кивнула Алина и, следуя примеру Чуй, облизала ложку. — Это как у нас глутики.

— А это что? — пришла моя пора задать вопрос.

— Ты еще не пробовал? Чуй, у тебя есть?

— У Чуй все есть, — важно ответил фарках.

Встав с табурета, он открыл комод, долго рылся

в нем, развязывая разные мешочки и узелки, потом нашел-таки пару странного вида коричневых ко­рочек, напоминающих слегка подгнившие финики. Сдув с них крошки, торжественно вручил мне.

— Отличные глутики, вкусные.

— Чуй, они же засохли! — возмутилась Алина.

— А отвар на что? — хмыкнул Чуй. — Раз­мокнут.

Не могу сказать, что я горел желанием отведать эти подозрительные деликатесы — а куда денешь­ся? Размочив одну сморщенную корочку, я выудил ее ложкой и осторожно надкусил, затем медленно разжевал откушенный кусочек, прислушиваясь к своим ощущениям. Вкус был довольно странным, чем-то напоминавшим сушеные абрикосы, но с яв­ным грибным оттенком. Осмелев, я съел оставший­ся кусочек, это и в самом деле оказалось довольно вкусно, разве что мешали попадающиеся в мякоти твердые прожилки.

— Вкусно, — сказал я напряженно ожидавшему моего вердикта Чуй. — Похоже на наши абрикосы.

Чуй расплылся в улыбке.

— Еще бы не вкусно, — важно сказал он. — Чуй сам ловил их осенью. Тогда они не так быстро бегают.

В груди у меня что-то булькнуло, я медленно отодвинул от себя второго глутика. Пусть лучше его съест Чуй...

Пока мы с Алиной и Чуй обсуждали вопросы питания, Ив и Альварос беседовали между собой. Я невольно прислушался к их разговору, уловив имя Корригана.

— -Говорит, что у Корригана есть чертежи этой машины. Клянется, что видел их собственными глазами. — Ив внимательно смотрел на Альваро­са. — Он сказал Корригану, что знает одного хо­рошего стеклодува, пошел за ним и сбежал, сейчас прячется в горах.

— Тогда это довольно серьезно, — нахмурился Альварос. — И кто теперь у него вместо Верта?

— Не знаю, я как раз тогда и попался, — по­жал плечами Ив. — В любом случае, у нас еще есть время.

— Так почему ваши не вмешаются?

— Ты ведь их знаешь, — по лицу Ива пробежа­ла тень. — Они не любят вмешиваться.

— Даже когда это касается их самих?

— Альво, у Корригана все равно нет ни едино­го шанса. Ну, проломит он Дверь, и что? Его у нас сразу встретят, он ничего не успеет сделать.

— А если он добудет оружие гасклитов? — хму­ро спросил Альварос.

— Вряд ли. Ему не найти Дверь в тот мир.

— Я бы не был так в этом уверен. Он ведь поч­ти нашел ее.

— Но Кир здесь, скоро он будет дома. Ты ведь сам говорил, что это была случайность, — пожал плечами Ив.

— А если эта случайность повторится?

— О чем это вы? — вмешалась в разговор Алина.

— Так, ни о чем, — отмахнулся Ив. — Я сегод­ня домой иду. Пойдешь со мной?

— Я же не пройду, — ответила Алина. — Пло­хие вы Двери сделали. Сами бы решали, кого про­пускать, а кого нет. А то сделали эту гадость... — Девушка поморщилась.

— Так уже когда-то пробовали, — согласил­ся Ив. — Очень давно. Только ничего хорошего не получилось.

— Почему?

— А кто может решить, хорошая ты или пло­хая? Кто знает, что у тебя в душе, чего ты хочешь? Кто вообще вправе решать такие вопросы?

— Но Дверь же решает, — возразила Алина.

— Дверь — это машина. Ну, не совсем машина, но все равно механизм. Бе настроили, а остальное только от тебя зависит. Сможешь пройти — значит, и у нас сможешь жить. Ну, а не сможешь...

Кое-что в этом разговоре показалось мне ин­тересным.

— Но ведь кто-то настраивал Дверь, — сказал я. — Придумывал для нее программу. А значит, и решал, кого пропускать, а кого нет.

— Согласен, — в глазах Ива мелькнул инте­рес.— Но мы установили общие параметры, усред­ненные. Они даже менее жесткие, чем были бы, если б решали по каждому человеку в отдельности.

— Но люди-то разные, — ответил я. — Не усредненные. Есть, скажем, очень хороший чело­век, добряк и умница, мухи не обидит. Ему бы жить у вас, а машина не пускает. Почему? Да потому что человек этот от жизни сволочной к бутылке при­кладывается. Ему бы к вам, да полечиться — а ма­шина не пускает.