Легкие у скалкса оказались замечательные. Он орал, не переводя дыхания, очень долго. Нескольких зубов у него не хватало, что придавало его разинутой пасти устрашающий вид.
Затем он запел и стронулся с места. Пляска почти мгновенно сделалась оргиастической. Скалкс кружился на месте, размахивая черной гривой, подпрыгивал, поворачиваясь в прыжке, падал оземь и тут же вскакивал, метался взад-вперед. И не переставая пел.
Даже Сигизмунд слышал, что поет он не по-вандальски. Это был абсолютно другой язык. Древний и страшный. Чужие ломаные, скачущие ритмы завораживали.
Тут в дверь позвонили. Кобель очнулся, взлаял, устремился выполнять долг.
За дверью стоял сосед сверху, тот что залил Сигизмунда зимой. Имя-отчество у него еще смешное такое: Михаил Сергеевич.
Сигизмунд с тоской приготовился выслушать совершенно справедливые нарекания соседа по поводу шума и топота. Но Михал Сергеич и сам был изрядно поддавши.
— Вы извините меня… Нет, но вы меня извините. Вы меня извинили? Вы уж меня…
— Да о чем речь, конечно, — с облегчением сказал Сигизмунд. — Вы проходите. Хотите пива?
Сергеич, разом просветлев ликом, переступил порог.
— Вы уж тоже не побрезгуйте… Вот.
В руках он держал две бутылки водки.
Компания встретила новое действующее лицо дружным ревом восторга. Скалкс, весь потный, тяжело дышал посреди комнаты. В его помутневших глазах медленно остывало бешенство.
— Это, — засуетился Михал Сергеич. Пьяный он разительно отличался от трезвого. Трезвый был деловит, пьяный же мельтешил. — Вот, значит.
И выставил бутылки на стол.
Аська коршуном пала на одну из них, ухвалила, поднесла к носу Вавилы.
— Глянь, Вавилыч. Ливизовка. Ну-ка, скажи: вод-ка! Дай!
— Воткадай! — выпалил Вавила.
— Во! Это по-нашему! — обрадовался Михал Сергеич. И к Сигизмунду: — Иностранец, что ли?
— Товарищи из дружественной Норвегии, — пояснил Сигизмунд. — Мы тут их национальный праздник йоль отмечаем.
— Вишь ты, йоль… Слово-то какое… А у меня по-простому, день рождения… Вот только выпить не с кем. А тут слышу — у вас веселье. Дай, думаю…
— Как это — не с кем? — изумилась Аська. — Чтобы в Стране Советов — да выпить не с кем?
Лантхильда вдруг ожила в своем углу. Покачиваясь, завела печальную бесконечную песнь. Вамба, повернувшись, цыкнул на нее исключительно грубо. Лантхильда не обратила на это внимания. Продолжала тоненько выть.
Вамба заговорил с Сигизмундом. Тот — спьяну, видать, — понял. Извинялся Вамба за сестрицу. Мол, и в хузе родимом все так, бывалочи. Как празднество или жертвоприношение там — Седьмое Ноября какое-нибудь местное — пиши пропало: нажрется и голосит.
— Сергеич, — заговорил Сигизмунд с соседом, — а ты в Аликанте был?
— Не довелось, — пригорюнился Михал Сергеич.
— Эх, все у нас впереди! — ободрил его Сигизмунд. — И в Аликанте сгоняем! Под пальмами прошвырнемся. Ананасами рыгать будем!
— Морж, при чем тут Аликанте? — поинтересовалась Вика.
— А, — Сигизмунд облапил Вику и притянул ее к себе, — а это наш прохвессор. Она все знает. Она филолог.
— А иностранцы-то кто будут? Познакомиться хоть с ними, а то неудобно.
— Вон — Вамба. Вавила.
— Совсем по-нашему, смотри ты! — изумился сосед. — Вавила.
Заслышав свое имя, Вавила повернулся и некоторое время созерцал Михал Сергеича. Сосед, крякнув, решительно откупорил бутылку водки.
Вамба оживился. Отвинчивающуюся пробку изучать потянулся. Все-то ему любопытно.
Сигизмунд достал стопки, расставил. Выказывая изрядную сноровку, Михал Сергеич недрогнувшей рукой аккуратно разлил водочку.
— Ну, — молвил он, держа стопку на отлете, — за знакомство, значит, за дружбу, чтоб все были здоровы!
И отправил водку по назначению.
Сигизмунд последовал его примеру. Аська с Викой — тоже.
Вавила проглотил водку бесстрашно и залихватски, после чего вытаращил глаза, поперхнулся и чуть не умер. Вамба нахмурился, опустил в стопку палец. Облизал. Подумал немного. Потом подозвал скалкса, велел тому выпить. Тот заупрямился. Башкой патлатой затряс.
Вавила прокашлялся и бросил Вамбе что-то презрительное. Вамба побагровел. Проорал:
— Во-о-тан!
И заглотил стопку. Ужасно закашлялся.
— Ты заешь, заешь, — сказала Аська, суя ему огурец. — Быстренько закушай. У вас что, и самогонку не варят? Как вы живете-то?
Хрустя огурцом, Вамба победоносно посмотрел на Вавилу.
Михал Сергеич озабоченно оглядывал иностранцев.
— Странно, — проговорил он, — не понравилось им, что ли? Знавал я и норвежцев, жрали за милую душу почище наших…
— Эти с островов, дикие, — сказал Сигизмунд. — Природа у них там нетронутая, лососи…
Глаза Михал Сергеича заволокло пеленой мечтаний. Неожиданно он запел хорошим, сочным баритоном:
— Раскинулось море широко, где волны бушуют вдали…
В углу Лантхильда продолжала выть свое, бабье.
По второй прошло легче. Вавила пытался подпевать Михал Сергеичу. Вамба стремительно косел. Что до Аськи, то она, похоже, чувствовала себя все лучше и лучше. Здоровья в ней явно поприбавилось.
Скалкс не пил. Ему никто не наливал. Точнее, Михал Сергеич пытался вовлечь скалкса, но Вавила с любезной людоедской улыбкой пресек. Мол, нефиг продукт переводить.
Тогда Михал Сергеич, добрейшая, кстати говоря, душа, озабоченно обратился к Сигизмунду:
— А что же те товарищи-то не пьют?
Сигизмунд объяснил:
— Та баба в углу — она беременная. Нечего ей. И без того пива насосалась. А мужик — язвенник.
— Такой молодой! — посочувствовал Михал Сергеич. — Ну что, Борисыч, еще по стопарику?
Сигизмунд поднес стопку к губам, и тут его поднятую руку стиснули чьи-то пальцы.
Вика.
— Пойдем-ка Морж на кухню да покурим, — сказала аськина сестрица.
Сигизмунд отставил стопку.
— Сейчас вернусь, — обещал он Михал Сергеичу.
И проследовал за Викторией на кухню.
— Слушай, Вика, — заговорил Сигизмунд, — я что-то не понял… Ты что, в Рейкьявик не поехала?
— Ага! — крикнула вдруг Вика. — Не поехала!
Виктория явно выпила лишку.
— Как это? — отупело спросил Сигизмунд.
— А вот так — взяла и не поехала. Из-за тебя, говнюка!
— Погоди, погоди… Почему из-за меня?