…Привлекший его внимание шум постепенно приближался. Небо светлело, деревья с мощными стволами и плакучими кронами уступили место кустарниковым зарослям, тревожащие звуки ночных животных сменило пение птиц. Если б не свинцовая усталость, он бы, наверное, остановился, чтобы прислушаться к необыкновенно красивым, мелодичным трелям обитателей кустарниковых зарослей, но рассудок продолжал измерять реальность ощущениями враждебности, смертельной опасности, и Таманцев даже не сбавил темп шагов, стремясь поскорее выяснить источник насторожившего его звука.
Поначалу Иван предположил, что слышит отзвук работы какого-то механизма, но затем засомневался: признаки цивилизации он, конечно, видел, но до города и странной освещенной полосы, похожей на укрепления, еще далеко – в неудобном древнем скафандре он сумел преодолеть лишь полторы сотни километров.
Да и звук не похож на обычный рокот механизма. В нем слышалась монотонность, не было цикличности, каких-то тактов работы…
Устав гадать, Таманцев прибавил шаг. Звериная тропа, которой он придерживался на протяжении последних часов пути, внезапно пошла под уклон, заросли кустарников смыкались вокруг, образуя неплотный шатер крон, первые лучи восходящего светила уже пробивались сквозь листву – необычайно красивое зрелище, непривычное взгляду жителя мегаполиса.
Вообще события последних дней открыли для Таманцева совершенно новый, незнакомый мир. Речь шла не о планете, а скорее о самом термине «природа». Раньше он никогда не встречал рассвет в лесу, личный опыт урезал многие понятия до рамок лесопарковых зон, аккуратно подстриженных газонов, – теперь же окультуренная биосфера густонаселенных планет выглядела на фоне диких зарослей чуть ли не декоративной подделкой.
Конечно, Иван бывал во многих колониях, где цивилизация еще не успела оставить столь глубокого оттиска техносферы, как в Центральных Мирах, но много ли почувствуешь, познаешь, проносясь над поверхностью со сверхзвуковой скоростью, под прикрытием брони истребителя, да и во время боевых вылетов не до природы было…
Подтверждение своим мыслям он получил, пройдя еще сотню метров по раскисшей от обилия влаги тропе, которая внезапно вывела его на неширокую полоску галечного пляжа, расположенного между лесным озером и крутым, почти отвесным склоном, сложенным выходом известняковых пород.
Далеко вверху на фоне зари угадывались деревья и кустарники, а в обнажившемся срезе известняка виднелись похожие на миниатюрные ущелья вымоины, из которых с шумом низвергались десятками, если не сотнями небольших водопадов родниковые воды, питающие лесное озеро.
Иван остановился.
Звук воды, падающей с разных высот, заглушал все иные проявления окружающего. Таманцев присел на скользкую известняковую плиту, покрытую тонким слоем зеленоватых водорослей, чувствуя, что нужно сделать передышку, – действие стимуляторов не бесконечно, да и не хотелось вставать, рваться куда-то, – до мегаполиса, замеченного при снижении, на автономном ресурсе скафандра уже точно не дойти, энергия накопителя практически иссякла, и вскоре сервомускулатура гермоэкипировки больше не будет помогать ему, напротив, спасительные защитные оболочки станут обузой.
Он взглянул на тускло рдеющий индикатор питания, расположенный на ободе забрала гермошлема, затем медленно поднял руку, ощущая свинцовую тяжесть прилагаемого мышцами усилия.
Все. Дальше тянуть бессмысленно. Со скафандром пора расставаться, если он, конечно, не хочет тащить на себе около центнера брони, сервосистем и прочих устройств ради того, чтобы еще некоторое время дышать автономным запасом воздуха.
К сожалению, конструкция древнего боевого скафандра не предполагала демонтаж отдельных составляющих экипировки.
Таманцев поднял руку и коснулся сенсора.
Звук сервомоторов он не слышал, лишь почувствовал легкую вибрацию, когда забрало гермошлема сошло с замков, освободилось от соединения с уплотнителями и плавно скользнуло вверх.
Оглушающие ощущения обрушились на него со всех сторон.
Первый вдох принес незнакомые запахи, волна свежего, наполненного мельчайшими брызгами воды воздуха омыла лицо, звуки стали четче, рассыпаясь разными тональностями шума, которые микрофоны скафандра отсеивали, как помехи.
Произошедшие перемены оказались столь значительными, что Иван некоторое время сидел, прислушиваясь к собственным ощущениям, затем, стряхнув наваждение, встал, освобождаясь от давящего веса скафандра.
Оставшись в прочном летном комбинезоне, оснащенном собственной системой терморегуляции, он вскрыл метаболический имплант, аккуратно закрепил его на предплечье, позволив тонким иглам пройти сквозь ткань и вонзиться под кожу, дождался тонкого звука индикационного сигнала, означающего, что теперь аппарат поддержания жизни участвует в циркуляции крови, контролируя ее биохимический состав, и только после этого позволил себе вновь осмотреться по сторонам.
Мир изменился. Он уже никогда не станет прежним – чужим, существующим по ту сторону проекционного забрала гермошлема, теперь Иван дышал воздухом планеты, чувствовал бодрящую свежесть раннего утра, тревога, давившая не меньше, чем увеличивавшийся с каждым шагом вес экипировки, вдруг отступила, и Таманцев пошел по скользким от обилия мельчайших водорослей известняковым плитам к ближайшему выточенному падением воды каменному бассейну.
Родниковые водопады оправдали его надежду: анализатор показал, что вода содержит безопасные минеральные примеси, ее можно пить и набрать впрок, но сначала Иван умылся, чувствуя, как ледяная влага смывает усталость, возвращает силы, дарит надежду, словно падающие, разбивающиеся хрустальными брызгами струи шептали: «Ты теперь наш…»
…Пока он умывался и наполнял две фляги, солнце успело подняться над вершинами деревьев, зеркальная гладь лесного озера отражала лучи, две птицы с темно-зеленым оперением опустились на воду и поплыли вдоль берега, не обращая внимания на человека.
Шум падающей воды начал утомлять, Иван ощущал острую необходимость в отдыхе, теперь идти к цели на пределе сил уже не казалось разумным и необходимым.
Он спустился к озеру, прошел вдоль берега, пока не отыскал небольшую мшистую полянку, незаметно переходящую в песчаный пляж.
Через минуту, освободившись от веса экипировки, он сидел, слушая тишину.
Руки Ивана, бессильно опушенные, говорили о крайней степени усталости.
Природа оглушала. Свежий воздух, напоенный ароматами листвы, такой нежной, такой прозрачной, будто сияющей в лучах оторвавшегося от горизонта солнца, еще вызывал рефлекторное опасение при каждом вдохе, щебет птиц постепенно выделялся из оглушающей тишины: вокруг, подчиняясь своим законам, жила природа, ей не было никакого дела до человека, одиноко и настороженно внимающего ее проявлениям.
Вот мимо пролетела стремительная, гомонящая на разные голоса стайка птиц, одна из птах задержалась у ближайшего дерева, едва слышно прошелестела листва, когда юркое маленькое существо нырнуло в гущу кроны, и через мгновение звонкая трель окончательно разрушила иллюзию тишины; Иван поднял голову, осмотрелся, словно впервые увидел окружающий мир.