Но вот тропа расширилась, и мужчина перевел лошадь с галопа на шаг. Теперь они ехали рядом. Марк Сопвит взглянул на даму, на ее лице не было и следа недовольства.
— Какой милый домик, — произнесла она, глядя на коттедж невдалеке, — и сад такой аккуратный. Я здесь недавно, но уже успела обратить внимание, какие неухоженные участки у домов, а этот очень мил.
— Это дом стариков Троттеров, он в границах моих владений. За участком следит их внучка, и, кстати, она поднимается сюда от ручья. Девушка отлично справляется с мужской работой. Может очень аккуратно свалить дерево. Она хорошо поработала в одной из моих рощ.
— Вы позволяете ей пилить ваши деревья?
— Ну, не деревья, а только сучки и ответвления.
Они подъехали ближе, и леди Майтон смогла лучше разглядеть девушку.
— Да она же совсем молоденькая и выглядит такой хрупкой.
— Я бы не стал судить по внешнему виду. На самом деле у нее сил, как у молодого жеребенка.
Тилли не остановилась, увидев их, а прошла с полными воды деревянными бадьями к дому.
— Так это часть вашего имения? — поинтересовалась леди Майтон, когда они ехали через выпас.
— Да, вернее, то, что от него осталось, — криво усмехнулся он. — Полвека назад половина земель была продана, преумножая ваши владения.
— Вы, должно быть, сильно нуждались в деньгах?
— Да, вы правы.
— А теперь?
— С тех пор мало что изменилось.
— Но у вас есть шахта, разве она не приносит доход?
Он тяжело вздохнул.
— Мне кажется, шахты выгодны, если держаться от них подальше: уехать за границу или в Лондон, а дела предоставить вести управляющему. Если же заниматься всем самому и учитывать интересы рабочих, то это одно разорение.
— А у Розиров, на мой взгляд, дела идут неплохо.
Выражение его лица стало жестким, он опустил глаза и уставился на руку, сжимавшую поводья.
— Люди безжалостные, как правило, преуспевают, — с оттенком горечи проговорил Марк.
Какое-то время они ехали молча, держась на некотором расстоянии друг от друга, чтобы не попасть в часто встречающиеся рытвины.
— По-вашему тону мне показалось, что вы недолюбливаете Розиров, почему? — спросила миледи спустя некоторое время.
Его так и тянуло сказать: «Мадам, нравятся ли мне Розиры или нет, вас это совершенно не касается». Они были знакомы всего каких-то полчаса, а она уже задавала вопросы, как лучший друг. Но выражение ее больших, притягивающих своей глубиной глаз лишило его желания говорить колкости.
— Вы очень любознательная леди, — только и сказал он.
В ответ она откинула голову назад и расхохоталась, что совсем не подобало леди, как отметил про себя Сопвит.
— Некоторым требуется целый день, чтобы понять, какая я любопытная, — промолвила она с озорным блеском в глазах.
Марк тоже не смог удержаться от улыбки. Внезапно он почувствовал, как забурлила кровь. Он и представить себе не мог, что способен вновь испытать подобное. Ему казалось, что все движения души в прошлом. Да что еще мог думать он в свои сорок два года, имея двадцатилетнего сына от первой жены, трех сыновей и дочь от второй, которая постоянно болела. К тому же — душившая его закладная на имение и шахту, дохода от которой едва хватало на жалованье горнякам, а также пребывавший в запустении дом, грустивший без хозяйского глаза. Он привык считать, что в душе не осталось места волнению, присущему молодости. Желание продолжало жить в его теле, но будоражащего кровь возбуждения он не ощущал уже давно. В этот момент из глубины его души, как родник из-под земли, пробились забытые чувства.
И он ничего не имел против, когда она, пустив лошадь в галоп, вырвалась вперед и поскакала по тропе, переходившей в подъездную аллею, ведущую к дому.
В начале девятнадцатого века в штате прислуги особняка Хайфилд-Мэнор насчитывалось тридцать два человека, включая шестерых садовников и четверых конюхов. Теперь же в регистрационных книгах числилось тринадцать человек, из них один кучер и три садовника, но сюда, правда, не входили: учитель, мистер Бургесс, и камеристка мадам Сопвит — мисс Мейбл Веннер Прайс.
Сокращение персонала сказалось не только на состоянии парка и лужаек с цветниками, в доме тоже катастрофически не хватало рук. Служивший в семействе уже шестьдесят лет дворецкий, мистер Пайк, больше не появлялся в холле, когда лакей Роберт Саймс открывал двери. Дворецкий мрачно объяснял это тем, что ему приходилось большей частью выполнять работу прислуги более низкого ранга. Не выходила встречать хозяина и экономка, миссис Лукас, в отличие от своей предшественницы, которая всегда возникала словно из воздуха. Миссис Лукас же обычно появлялась лишь затем, чтобы в присущей ей вежливой и бесстрастной манере сообщить хозяину, что она не получает никакой помощи от хозяйки, или заявляла, что этот огромный дом невозможно поддерживать в порядке, имея мало прислуги. Порой она предлагала мистеру Бургессу спуститься вниз и есть вместе с прислугой, чтобы в детской наверху обслуживать на одного человека меньше. Но чаще всего экономка поджидала учителя, чтобы пожаловаться на детей: ни няня, ни учитель не могли с ними сладить. Миссис Лукас просила его сделать внушение мистеру Мэтью, которому подражали все остальные.
В последнее время Марк со страхом входил в дом, где отовсюду на него сыпались одни лишь жалобы. Он с тоской вспоминал времена, когда его неудержимо тянуло домой, где бы он ни находился: за границей ли, в Лондоне или в шахте. Теперь же ему больше всего хотелось быть как можно дальше и от шахты, и от дома.
Сопвит отступил в сторону, пропуская вперед свою элегантную гостью, огляделся.
— Саймс! — окликнул он удалявшегося в столовую лакея. Когда тот пересек выстланный мраморной плиткой холл и подошел к ним, Марк указал на леди Май-тон, протягивавшую ему стек и перчатки, и спросил: — Хозяйка все еще в своей комнате?
— Да, хозяин, — озадаченно мигнув, ответил слуга. Марк знал, что тот вполне мог добавить: «А разве она когда-нибудь выходит оттуда?».
— Прошу сюда, — пригласил он и повел гостью через просторный холл по лестнице, устланной когда-то ярко-красной, а теперь поблекшей дорожкой, и далее по галерее, стены которой почти сплошь занимали картины в нарядных рамах, в основном это были портреты. В галерее Марк взглянул на миледи, и в его глазах вспыхнули огоньки.
Он собирался спуститься со своей гостьей по длинному коридору, но громкие крики заставили их повернуть головы туда, к дальнему концу коридора, где находилась лестница, ведущая наверх, в детскую. По ней с воплями бежали трое детей: два мальчика и девочка помладше; она-то и визжала громче всех, и было от чего: с ее головы по лицу на передник в оборках стекала какая-то тягучая синяя масса.
— Мэтью! Люк! Джесси Энн!
Марк на мгновение забыл о своей спутнице и устремился к детям, которые, не замечая взрослых, неслись к главной лестнице.