— Тогда дело решено. — Тилли повернулась к Дугу. — Больше не стоит говорить об этом, Дуг, она остается.
— Ах, мадам! — Он протянул ей руку, и она, чуть помедлив, пожала ее.
Потом оба повернулись к Кэти. Девушка стояла с опущенной головой, а по ее щекам ручьями текли слезы.
— Хватит носом хлюпать, — к Тилли вернулся ее прежний тон, — не из-за чего реветь. Если я благополучно переплыву с двумя детьми океан, то передам твоей матери, что вы с Дугом приедете ее навестить в будущем голу или через годик.
— О! — Кэти бросилась к Тилли, и они крепко обнялись.
— Уведи ее отсюда, — сказала Тилли, подталкивая к Дугу Кэти, — иначе она перебудит детей.
Она осталась одна и наблюдала, как высокий, худощавый мужчина спускается вместе с Кэти по ступенькам, бережно обнимая ее за плечи. Потом она закрыла дверь и прислонилась к ней, прижав руку ко рту. Что она будет делать без Кэти? Кэти не только помогала ей с детьми, но была единственным человеком, с кем она могла поговорить откровенно. Кэти знала все! Знала всю ее жизнь. Ах, Кэти, Кэти! Почему ты так поступила. На мою долю выпало столько страданий. Силы мои на исходе.
Тилли вдруг распрямилась и спросила себя, а почему она стала любовницей Марка? Зачем вышла замуж за его сына Мэтью? Зачем? Почему? Отчего?
Она не находила для себя ответа, но она знала наверняка: Кэти тоже имеет право на любовь.
* * *
Четыре дня спустя, в девять часов утра, Тилли стояла на палубе корабля: Вилли с одной стороны, Жозефина — с другой. Кругом было полным-полно народа, но Тилли казалось, что они одни.
Затуманенным взором смотрела она на всех, кто провожал ее: Луиза стояла рядом с Маком, Дуг крепко обнимал за плечи Кэти. Все махали ей руками. Даже Третий, гордый упрямец Третий, не отставал от других. Тилли, не отрываясь, смотрела на Кэти. Дети кричали: «До свидания, тетя Луиза! До свидания, мистер Макнилл. До свидания, мистер Скотт! До свидания, Третий. До свидания, Кэти». Кэти они крикнули «до свидания» три раза.
Тилли молчала — у нее вдруг пропал голос. Но если бы и крикнула, то беззвучно. Тяжкое одиночество завладело ее душой, хотя она хорошо знала, что такое одиночество. Но сейчас это было что-то другое — она ощущала себя покинутой. Почему все, кого она любила, оставляли ее? Дедушка, бабушка, жена священника, потом Марк и Мэтью! Ох? Мэтью, Мэтью… А теперь еще и Кэти.
В эти минуты она забыла, что возвращается к Джону и Анне, двум людям, искренне любящим ее. Она думала только о жителях деревни и тех дамах, что смотрели на нее с пренебрежением, когда она была еще Тилли Троттер — девица. Тилли Троттер — девица. Так, принимавший ее на работу в шахту служащий, записал в своей книге. Потом она была Тилли Троттер — любовница. Затем она стала миссис Сопвит — жена. Теперь же она именовалась миссис Тилли Сопвит — вдова. Скорее всего, она останется в этом звании до конца жизни, если выполнит последнюю просьбу Мэтью. Конечно, она ее выполнит. И это будет совсем не трудно — у нее нет ни малейшего желания снова выходить замуж. Нет! Никогда!
Фигурки на причале превратились в едва различимые точки. Дети перестали махать и тянули ее за собой. Тилли повернулась и повела их в каюту. Там она присела на край койки, собираясь снять с них верхнюю одежду. И тут малыши, не сговариваясь, взобрались на койку и с двух сторон обняли ее за шею.
— Мама! Мама! — повторял Вилли, а Жозефина повернула к себе голову Тилли — так она делала всегда, когда хотела целиком завладеть ее вниманием:
— Я люблю тебя, мама, — сказала девочка, глядя на Тилли круглыми блестящими глазами индеанки.
Тилли смотрела на нее, а в голове звучали слова Мэтью: «Уезжай домой с Вилли, а Жозефину оставь». И теперь она спрашивала себя, как объяснит дома, почему привезла с собой это хрупкое создание — дитя чужого народа. «Я люблю тебя, мама», — сказала Жозефина. Ребенок будет называть ее мамой, а где доказательство, что она не ее мать? Жозефина была на год старше Вилли, но значительно меньше ростом. Ее метрика отсутствовала. Что же ей ответить сплетникам, которые не упустят возможности позлословить? Что это — незаконнорожденная дочь моего мужа!
— Мама, — маленькие пальчики снова тронули ее подбородок.
— Слушаю, моя милая.
— Я люблю тебя, мама.
— Знаю, детка. И я тебя тоже очень люблю. Да, я тоже тебя люблю. — Прижимая к себе детей, Тилли устремилась мысленным взором за океан, в далекий-далекий край между Шилдсом и Ньюкаслом, и вполголоса попросила, вкладывая в сои слова всю силу и искренность души: — Господи, помоги мне… и ей.